сильно преувеличивают свою роль в судьбах человечества. Жили же и без них. И ничуть не хуже. Но зато какие словечки они употребляют. Вы только послушайте: импликация, суперпозиция, субституция! У нас в институте пятый год семинар на эту тему идет. Приходите, заплачете от восторга и умиления! Ну а всех остальных я ставлю на шестое место. За исключением партийных руководителей и государственных чиновников. Этих я вообще отношу к тому семейству флоры (или фауны?), в которое включаются крысы, клопы, вши и глисты. О моем отношении к идеологическим работникам вы уже знаете.

Поэтов я имею в виду, само собой, не лауреатов и прочих членов. И даже не тех, которые печатают свою бездарную мразь в наших газетах и журналах. А тех, которые не печатают свои стихи, если даже пишут их, а еще лучше —  если вообще их лишь ощущают в себе, но не пишут. Ибо настоящий стих немедленно пропадает, стоит его записать. Ибо настоящий поэт есть некая молчаливая предрасположенность к некоему возвышенному состоянию, а не рифмование житейских банальностей и газетных передовиц. В таком состоянии настоящий поэт способен на многое, на что обычный смертный не способен. Например? Ну, например, пересечь Лубянку у самого главного здания СГУ, подойти к Железному Феликсу и сделать попытку дать ему по его бронзовой морде. Зарубите себе на носу: если вы в себе не ощущаете такой способности, вы не поэт; если вы такую способность ощущаете, вы — поэт; если же вы эту способность проявляете, вы — настоящий поэт; а если ваша попытка в какой-то мере удается, прежде чем вас схватят переодетые агенты СГУ и милиционеры, вы — великий поэт. Именно такого настоящего и почти великого (его схватили на полдороге) поэта посчастливилось мне встретить на своем жизненном пути. Кстати, вы не можете мне объяснить, почему агенты упомянутого СГУ ходят вечно переодетыми? И как они выглядят, когда ходят непереодетыми?

Когда-то на Лубянке, напротив самого главного здания СГУ (как выйдешь из метро, направо), была закусочная, в которой продавали пиво и вино в разлив. Сохранилась ли она сейчас? Впрочем, глупый вопрос. У нас всякое хорошее начинание недолговечно. Я, как обычно, заглянул в эту самую закусочную, взял кружку пива, протиснулся на свободное (!) место к столику и втиснул свою кружку на свободное (!) место среди таких же кружек. Глубоко вздохнул (это рекомендуют делать йоги перед началом каждого запоя) и оглядел соседей, прежде чем сосредоточиться. И увидел Его прямо перед собою. Он добрыми глазами глядел мне прямо в душу и безмятежно улыбался. Сейчас попросит двадцать копеек, нервно подумал я. И твердо решил не давать, ибо сам на эти двадцать копеек имел определенный расчет. А Он вместо этого (вот чем отличается настоящий поэт от липового!) сказал, что сию минуту сочинил экспромт, и если я не возражаю... Я так обрадовался, что сохранил двугривенный, а в глубине души я уже с ним расстался, что немедленно согласился. Валяй, сказал я. Только короче. А то мне уже давно пора сосредоточиться. Короче я не могу, сказал Он. А хочешь, я вот этому типу по морде дам? Не хочу, сказал я. Ну пиво вылью за шиворот вон тому пижону, сказал Он. Не хочу, сказал я. Жаль, сказал Он. Нет у тебя поэтического воображения. Ну а двугривенный у тебя найдется?

Потом мы почему-то оказались около самого главного здания СГУ. А стихи я действительно иногда сочиняю, сказал Он, бросив странный взгляд на бронзового Железного Феликса посредине площади. Хочешь экспромт?

А хочешь, я этому типу по морде дам? Я не успел сообразить, кого Он имеет в виду, как Он ринулся через площадь прямо к Железному Феликсу. За ним сразу же ринулись четыре переодетых (!) агента СГУ и три милиционера. Движение сразу замерло. Прохожие заорали что-то насчет самосожженцев. Нас (меня как сообщника) отвели в какое-то помещение на Малой Лубянке и продержали там шесть часов, — выясняли личности и намерения. Под вечер нас выпустили, сказав, что мы дешево отделались: оказывается, где-то в это время заседала какая-то комиссия, на которой нас (то есть СССР) в чем-то обвиняли, а мы (то есть СССР) отвергали это как клевету. Идти на работу уже не имело смысла, и мы вернулись в закусочную. Уходя, Поэт попросил у переодетого агента трешку в долг. Тот от изумления разинул рот и застыл в таком виде, пока мы не скрылись в закусочной. Когда мы входили в нее, мы помахали ему рукой, — он еще стоял на той стороне площади с разинутым ртом.

Когда мы покидали закусочную (вернее, когда нас выгоняли из нее), Поэт мне сказал, что, когда я подохну, Он сочинит мне эпитафию. Например, такую:

Или вот такую... Довольно, сказал я. Меня вполне устраивает первая.

К Нему и к Поэту у меня отношение различное. Его я уважаю, а Поэта люблю. Он приходит ко мне без приглашения. Поэта же обычно разыскиваю я сам. От Него нет спасения. Поймать Поэта — целая проблема. Если Он появился, от Него трудно избавиться. Поэт же имеет тенденцию исчезать при всяком удобном случае.

Сравнительно молодой мужчина в моем положении обычно имеет одновременно с десяток существ, к каждому из которых применимо понятие «Она». Множество таких существ со временем изменяется по составу. Каждое из существ этого множества входит одновременно в аналогичные множества других существ, каждое из которых может быть обозначено для нее словом «Он». Многие ученые и философы склонны в этом усматривать новую форму брачных отношений, одни — особую форму группового брака, другие — особую форму промискуитета. Думаю, что они ошибаются. Никаких брачных отношений тут вообще нет. Это — особая форма социального (подчеркиваю) общения. И главным в ней является не физиологический, а духовный элемент. Это у тебя духовный элемент — главное, говорит Он. А возьми ты, например, Барабанова из сектора диамата. О какой духовности тут может идти речь?! Дурак, дурак феноменальный... Стоп, говорю я. Я говорю о духовном, а не об интеллектуальном элементе. А это далеко не одно и то же. Барабанов дурак, но и в нем есть некая доля духовности. Сдаюсь, говорит Он. Ты, конечно, прав. Безусловно, сексуальные общения у нас становятся носителем чего-то другого. Возможно, это — некая форма духовности. Это надо обдумать не спеша. Кто знает, может быть, тут ты сделаешь серьезное открытие. Ну, где мне открытия делать, смущаюсь я. Но все же любопытная штука получается. Представляешь, огромная часть населения образует сетку таких сексуальных групп! По ней с молниеносной быстротой распространяется информация. В ней формируются мнения, оценки... Это же сила! А что, если... Не увлекайся, говорит Он. Эта сеть очень непрочна. В ней не удержится даже мелкая рыбешка.

Он, как всегда, ухитряется остаться правым. Вот, например, попал я на Новый год в одну компанию. Меня заинтересовала одна молодая женщина. И я ее тоже. Болтали обо всем. Чуточку потанцевали. Она сказала, что хотела бы увидеть меня без бороды. Я сказал, что без бороды я зауряден. Вот без штанов... Она обозвала меня за это хвастуном, но потом изъявила желание проверить, насколько мое хвастовство соответствует действительности. Я сказал, что я лишь для красного словца... В общем, мы потом поехали ко мне. Некоторое время мы встречались. Познав друг друга вполне, спокойно и незаметно разошлись. Потом мы несколько раз сталкивались с нею, но с таким видом и состоянием, как будто между нами ничего не