царствования.

Все встали, дружно выпили. Чуть погодя, когда все закусили, Иван Исаевич вновь поднялся.

– А ныне, други, выпьем за доброе здоровье славного воеводы Истомы Иваныча Пашкова!

Выпили. Черед был за Пашковым. Его заздравной чары нетерпеливо ждали – и Болотников, и его воеводы, и дворяне, сторонники Пашкова. Как-то он провеличает предводителя мужичьей рати? Быть или не быть миру за столом? (Да и только ли за столом?)

Пашков не спешил, он закусывал и цепкими всевидящими глазами всматривался в воевод Болотникова. Думал увидеть неотесанных сиволапых мужиков в богатых зипунах и кафтанах (награбили!) – грубых, шумливых, взбалмошных, кои после первой же чарки покажут свое мерзопакостное нутро, но перед ним сидели степенные, знающие себе цену, умудренные вожаки. Это было видно по их немногословным, сдержанным и спокойным разговорам, а главное – по их глазам. (Глаза же Пашкова никогда не обманывали, по ним он легко распознавал людей.) За

столом не было ни простаков, ни вахлаков, ни недоумков.

«Достойных сподвижников подобрал себе Болотников», – невольно подумалось Пашкову. Особо поглянулись ему Матвей Аничкин и Юшка Беззубцев, их умные, пытливые лица.

Разговоры понемногу смолкли. Иван Исаевич стиснул в руке чарку. Именно рука Болотникова и привлекла сейчас внимание Пашкова – грузная, с жесткими, загрубелыми пальцами. (Пашкову довелось услышать, что Болотников несколько лет был прикован к веслу турецкой галеры. Не в рабах ли он приобрел медвежью силу?) Такой могучей, железной руки Истома Иваныч никогда не видел. Поднял на Болотникова глаза. Боже! Что рука, что лицо- железное.

Пашков дрогнул, по телу пробежал озноб. Этот мужик подавлял, подавлял своей силой, пронзительными, жгучими, властными глазами. Ноги, казалось, сами собой поднялись, сама собой в руке очутилась чарка, сами собой прозвучали ломкие, покорные слова:

– За здоровье Большого воеводы царя Дмитрия – Ивана Исаевича Болотникова!

Осушил весомую чарку до дна, дрожащей рукой (Болотников приметил) утер русую округлую бороду.

Застывшие губы Ивана Исаевича тронула едва уловимая улыбка. Признал-таки!

Соратники дружно потянулись к Болотникову – пили, славили, звенели чарками; дворяне же хоть и выкрикнули заздравное слово, но лица их были постные.

Юшка Беззубцев довольно поглаживал бороду: Пашков не только явился к Болотникову, но и признал себя вторым воеводой. И пусть дворяне запомнят это раз и навсегда.

Юшка встал, повернулся к Болотникову.

– Дозволь слово молвить, воевода?

Иван Исаевич кивнул.

– А теперь выпьем за наш союз, за товарищество верное. Пришли мы к Москве разными путями. Иван Исаевич, коего благословил на ратный подвиг и поставил своим Большим воеводой сам царь Дмитрий, пришел на Москву через Кромы, Калугу и Серпухов. Истома Иваныч, коего назначил воеводой князь Григорий Шаховской (ишь, как дворяне губы поджали: всего лишь незнатный князь Григорий Шаховской), явился к столице через Елец, Ново-силь и Тулу. И Большим воеводой Болотниковым, и воеводой Пашковым одержаны славные победы. Ныне обе рати подошли к Москве, ныне предстоит главная битва. Так выпьем же, братья, за то, чтоб, слившись в одно могучее войско, пойти на штурм боярской Москвы, дабы скинуть с трона нелюбого всей Руси Василия Шуйского и поставить на престол законного наследника трона, сына Ивана Грозного, истинного государя и царя Избавителя Дмитрия Иваныча. За верное товарищество, за победу, братья!

И вновь все осушили чарки.

– Добро сказал, Юрий Данилыч, – молвил Болотников. – Без крепкого дружества, без единого войска нам нелегко будет взять Москву. Не так ли, Истома Иваныч?

– Крепкая рать любому воеводе надобна, – отозвался Пашков, и трудно было понять – одобряет он слова Беззубцева и Болотникова или от них уклоняется; и эта неопределенность насторожила Ивана Исаевича, но он не стал повторять своего вопроса. Все это время он зорко приглядывался к Пашкову. Сколь был наслышан о нем, сколь раз хотелось с ним встретиться! И вот он перед ним, сидит за одйим столом, пьет и ест его вино и яства. Но пьет натянуто, будто через силу. (Ох как нелегко Пашкову сидеть с Болотниковым за одним столом! Ох как нелегко после блестящих побед вставать под руку холопа!)

Пашкову стало душно, шелковая рубаха прилипла к спине.

– Пойдем-ка на воздух, Истома Иваныч, – предложил Болотников.

Пашков согласно кивнул и вылез из-за стола; за ним потянулись было и дворяне, но Иван Исаевич, на правах хлебосольного хозяина, вновь усадил их за стол.

– Пируйте, пируйте, гости! А мы покуда с Истомой Иванычем перемолвимся.

Дворяне глянули на Пашкова – оставлять ли его один на один с Болотниковым, – тот коротко молвил:

– Сидите.

Вышли из шатра. Нежаркое дымное солнце клонилось в клочкастую иссиня-темную тучу. Над станом разбойничал злобный напористый ветер, наготя молодой белоногий березняк. Пашков застегнул кафтан, нахлобучил шапку на сдвинутые насупленные брови.

– К грозе.

– К грозе, Истома Иваныч, – поддакнул Болотников, взирая в сторону Москвы.

Глаза Пашкова, ищущие, пронырливо побежали по болотниковской рати. Войско стоит не стадом, а полками. Хорошо видны Передовой и Большой полки, полки Правой и Левой руки, Ертаульный, Сторожевой, Засадный. Пестрят на закатном солнце алые, белые и синие шатры воевод. У шатров разъезжают вестовые, готовые в любой миг сорваться по приказу начального человека. «Болотникова врасплох не возьмешь, – отметил Истома Иваныч.- Войско стоит боевыми порядками. Стоит ловко и удобно, будто к бою изготовилось… Наряд большой. Пушек, кажись, и не перечесть… Крепкое войско!»

– Ну так что, воевода, заодно станем царя Шуйского бить? – положив руку на плечо Пашкова, напрямик спросил Болотников.

– Заодно, – не раздумывая, ответил Пашков.

– Вот и славно, – бодро молвил Иван Исаевич. – Славно, Истома Иваныч! Единой ратью веселей будет Москву брать.

– А возьмем? – пристально глянул на Болотникова Истома Иваныч. – Москва – не Елец и не Кромы. Здесь и не такие рати спотыкались.

– Таких не было, Истома Иваныч, – сняв с плеча Пашкова руку и посуровев лицом, произнес Болотников. – Не было! Приходили под стены Москвы чужеземцы. Ныне же сама Русь, почитай, семьдесят городов за нами. Пришла под Москву рать народная, всерусская. И перед ней не устоять Ваське Шубнику с боярами. Не устоять, Истома Иваныч! Возьмем мы Москву. Но для того нам хитро надлежит войско расположить. Так расположить, чтоб Васька Шубник ни одним змеиным жалом нас не укусил. А посему я, как Большой воевода, встану своими полками у Котлов, Коломенского и Заборья. Тебе ж, Истома Иваныч, верней стать под Николо-Угрешским монастырем.

И без того замкнутое, застегнутое лицо Пашкова потемнело, глаза зло полыхнули.

– Того не будет… Никогда не будет, Болотников! Мои полки как стояли, так и будут стоять.

– Та-а-ак, – хрипло протянул Иван Исаевич. – Выходит, Большому воеводе ты подчиняться не станешь? И над полками твоими я не волен? Мне ж топтаться сзади тебя и ждать, покуда не снизойдет Истома Иваныч. Не пойдет так, воевода. С хвоста хомут не надевают. Одумайся! Мое войско едва ли не втрое больше твоего, и не мне, Большому воеводе, стоять на неудобицах.

Пашкова же захлестнула необузданная волна гнева. Смерд, лапотник! Ну, добро за ним первое воеводство признал (пусть потешится!), но чтоб холоп Ивашка его полками распоряжался?! Все дворянство усмеется. Снять полки с выгодных станов, убраться по приказу мужичьего коновода?! Да кто он такой, чтоб над дворянами измываться?

Махнул рукой стремянному, стоявшему наготове подле шатра.

– Коня!.. Кличь дворян.

Не дождавшись, пока дворяне выйдут из шатра, Пашков огрел плеткой коня и поскакал к своему