но и о Боге-Сыне, Отцом рожденным прежде всех веков, об исхождении Духа Святого от Отца и от Сына, об единосущности Слова и Бога; мы лишь не решились затронуть пресуществления, опасаясь, как бы они не перепутали его с привнесением в вино и хлеб Тела и Крови Христовой – эту обычную ошибку еретиков, полагающих, что хлеб и вино, оставаясь хлебом и вином, становятся Плотью и Кровью Господа Нашего.[67] Все же Дулку выслушал все наши речи с большим вниманием вместе со своими дьяконами и аббатами.

Дабы отплатить ему тем же, нам скрепя сердце тоже пришлось внимать Дулку, отслужившему свою мессу вместе с двумя дьяконами, ставшими ошуюю и одесную от него. Потом он среди прочих наивных и забавных россказней поведал нам сказку о младенце, родившемся с седой бородою, на которую святой отец, удержавшись от смеха, отвечал ему, постаравшись еще раз прояснить прекрасные тайны нашей Святой Троицы и Господа Бога Нашего, рожденного человеком.

Затем нас повели смотреть их храмы и изукрашенные золотом сокровища, кои были собраны тут со всех частей этого царства Тебет. Нам показали картины с изображение ями их богов – вкуса весьма дурного, убранные с посредственной роскошью и намалеванные кричащими неприятными красками, однако не без некоторой тонкости. Одни идолы были ужасающи и смехотворны: таращили выпученные глазища и потрясали змеями или сжимали копья своими бесчисленными руками. Другие – отвратительно непристойны: мы видели там их богов, свершавших то же, что Адам и Ева во время порождения рода людского; и проходя мимо них, мы крестились. Побывали мы также в книгохранилище, поистине обширном, где уложены были рядами на деревянных досках и полках книги и хроники их ордена, скатанные в свитки, как пергамент. И наконец мы отправились почивать, сильно измученные дорогой и всеми этими церемониями; да еще доставило нам неудобство такое, в сущности, обыденное открытие – то, что люди эти живут в тесной скученности и в страшной грязи.

На следующий день Дулку-лама явился сам пожелать нам доброго утра и уверял нас в своей вечной дружбе и добром к нам расположении, и т. д., и т. д., и поведал нам, что молился за нас с рассвета, ибо поднимается он очень рано. Мы отвечали ему так, как подобало говорить с таким любезным ребенком, и сказали, что совершили для него то же самое, что весьма его порадовало. Потом мы осведомились о дороге в царство Камбалук, о коем рассказывал некогда Марко Поло и которое они называют Шамбалой; оно, ответил нам Дулку, предивно и лежит совсем рядом, но, чтобы достичь его, надо прежде взобраться на гору Серто, превосходящую собою облака и гору Атлантов. Путь тот ужасен и труден, а кроме того, дорога эта давно уже скована льдом и почти непроходима. Дулку Римпоче (слово это значит у них «господин») показал нам дряхлого монаха, столетнего старца, прошедшего по ней много десятилетий тому назад. Мы стали спрашивать, что это за гора Серто; и он нам ответил, что это – Олимп, где живут их божества и стоят славнейшие их дворцы; но у этих простодушных дикарей столько богов, что другие вынуждены ютиться на горах Тизе, Азе, Шампо, Пуле и прочих, так что каждая вершина для них всегда что-то вроде храма. Хотя, говоря по правде, всех Альпийских гор не хватило бы, чтобы вместить полчище их идолов, но те из них, что выбрали оную гору, Серто, местом вечного своего обиталища, – самые могущественные. На вершине ее, среди снегов, стоит монастырь, добраться куда могут только лишь самые святые из их монахов и отшельников и то по особой милости богов; но только здесь и лежит единственно возможный путь к Шамбале, еще именуемой ими Байюл или Непемакор. Смеяться над подобными россказнями было бы неучтиво, поэтому мы поостереглись от веселья; однако Дулку (либо кто-то из его советников), должно быть, догадался о причине нашей сдержанности, ибо он указал нам на гору: она сияла посреди вечных льдов ослепительно алой точкой, и где-то там, на удивительной высоте, точка эта сверкала так, будто там наверху играл алмазным блеском огромный бриллиант. Это и есть золотые крыши монастыря Серто, сказал нам толмач, что нас весьма поразило. Но все же таковое чудо не показалось нам совершенно невероятным, ибо мы уже видели, как их маги насылали свои мороки, творимые под водительством дьявола; а потом, ведь древние чтили своих богов, строя им храмы на вершинах самых высоких гор; да и после пришествия Господа Нашего Иисуса Христа воздвигались монастыри на высочайшей горе Афон, задевающей собою небеса, и на горе Синай стоит монастырь госпожи нашей Святой Екатерины, и на самой высокой в Альпах горе Мелон, и т. д., и т. д.

Мы выказали сильное любопытство и желание побывать в оном монастыре Серто, каковой, по их словам, прекраснейший из всех монастырей этого царства Тебет, а особенно отец Корнелиус, намеревавшийся доказать, что заблуждения их секты ведут их прямиком в ад, и горел желанием привести их к возвышенным истинам нашей Веры. Что до меня, то я бы охотно избавил себя от такой епитимьи но мысль об этом походе в снега почему-то наполнила святого отца непонятной мне радостью; он объявил мне, что их предложение – неслыханная честь для нас, и не следует пренебрегать ею. Этим они показывали нам, сколько они нас ценят, принимая за людей добродетельных и монахов редкой святости, и, имея в виду наши цели, ему кажется весьма разумным не разочаровывать их в этом; по этой причине святой отец рассудил, что нам должно выказать готовность сразиться с любыми гибельными и ужасными опасностями и с самыми крутыми склонами. Увы! Богу было угодно, чтобы в этом замысле таилась для нас дьявольская западня!

Святой отец имел долгую беседу с Дулку-ламой и поняла что в сей стране, Шамбале, правит какая-то другая секта и что они далеки от борьбы или ненависти к ней, а напротив, почитают ее святее и чище их собственной; правду сказать, их вовсе не раздражает разница в учениях, и, несмотря на всю мерзость их ереси, мы, однако, никогда не видели, чтобы они, как это происходит у нас, набрасывались друг на друга из-за каких-то догматических различий или преследовали вольнодумцев. Дулку, указав на Святой Крест на груди отца Корнелиуса, дал ему понять, что его почитают в оной стране Шамбале, отчего святой отец заподозрил, что они, возможно, христиане – похожие слухи постоянно доходили до нас от отцов из Гоа, и его горячее желание побывать там еще более возросло. Разве пророк Исайя не говорит нам о народе, живущем на вершине высокой горы, откуда текут могучие реки?

Царство же Шамбала, как нам сказали, простирается по ту сторону гор на восток и достигает Китая, и оно весьма обширно и богато. И хотя Дулку находил все время новые возражения в пику нашим намерениям и представлял нам великие опасности и тысячи затруднений, кои нам предстояло преодолеть, да Дьявол уже так крепко поймал нас в свои сети, что мы все сильнее настаивали на том, чтобы пойти туда; но дело это казалось им трудным, ввиду того, что они и сами там не бывали, кроме одного того монаха, коего я уже упоминал, а он слишком дряхл и немощен, чтобы стать нашим проводником. Однако Корнелиус расточил уже столько лестных слов и любезностей, что они уступили его капризу, пока еще можно было провести нас туда, несмотря на глубокие трещины, уже разверзшиеся во льдах, – такую они в нас видели святость. В конце концов Дулку согласился дать нам в сопровождение своих слуг, и мы условились, что кто-то из них доведет нас до монастыря с золотой крышей, где они обещали нам всяческие чудеса.

На следующий день, взяв палки, веревки и железные крючья, мы направились в горы. Подъем начался, едва мы покинули монастырь, а идти надо было между ужасных бездн и устрашающих гор, где мы не раз уже чаяли себе погибель, но упрямо пробивались вперед. Достигнув обледенелой долины, мы не однажды принуждены были остановиться и переводить дух от великого холода стылого воздуха. А во льду зияли и щетинились острыми пиками глубокие трещины, кои нам приходилось то огибать с превеликим трудом, то переходить по немыслимым снежным мосткам, нависшим над разверстою пропастью – жуткою, словно преисподняя. Нет ничего более мерзостного для глаз, ни столь же утомительного для тела, как идти чрез эти глыбы льда, что вечно скользят и катятся под ногами, вынуждая нас отступать, так что порою думаешь сделать шаг вперед, а вместо этого спускаешься на две туазы.[68] Со склонов горы без конца срывались потоки снега, так что мы остерегались производить наималейший шум, боясь вызвать новую лавину.

Мои провожатые все уверяли меня, будто здесь нам еще страшиться нечего; однако мы были осторожны и шли, обвязавшись веревкой – из-за необычайной крутизны этой земли. В конце концов, перейдя через этот участок, в вечерних сумерках мы добрались до страшного и мрачного стиснутого горами ущелья. Потом целую ночь продрожали, укрывшись в одной пещере in medio ascensus montis,