улицы? Это ж один сплошной глинистый буерак, а не город!

Эцаган хохочет, а Азамат вздыхает.

— Надо с городскими дорогами что-то делать, это никуда не годится. В Ахмадхоте-то не лучше. Но Алтонгирела ты зря в один ряд с такими записываешь. Уж если он что предсказывает, то это точно от богов идёт. Он потому и взбудораженный такой, что контакты с богами для людей непросто проходят.

— Ну не знаю, — пожимаю плечами. — Для меня просто…

Мужики переглядываются и смеются.

— Это вам сейчас так кажется, Хотон-хон, — хихикает Тирбиш. — Вы просто тогда себя со стороны не видели.

Я открываю рот, чтобы возразить, но тут в таверну снова впадает Алтоша, только уже не один, а с 'нашими' Старейшинами — Унгуцем и Ажгдийдимидином. И тоже застывает с раскрытым ртом, вытаращась на меня. Так и смотрим друг на друга, как на приёме у дантиста.

— Ну чего ты, Алтон-хян? — Унгуц похлопывает его по плечу. — Кормящей женщины не видел никогда?

Алтонгирел стремительно краснеет, это видно даже в неярком свете таверны.

— Ну-у, как бы… — с трудом выдавливает он, — а обязательно делать это у всех на виду?

— А что мне, всех выгонять, что ли? — удивляюсь я. Вот ещё тоже блюститель приличий на мою голову. Старейшины, которые усаживаются за нашим столиком, посмеиваются.

— М-мне казалось, обычно женщины уходят для этого в другую комнату, — осторожно намекает Алтоша. Всё-таки что-то изменилось в его отношении ко мне. Ещё весной так бы и сказал прямым текстом: 'Пошла вон!'

— Не нравится, не смотри, — фыркаю я.

Алтонгирел вопросительно косится на Азамата, дескать, как же ты такое позволяешь? Азамат смотрит на него исподлобья.

— Ты же не думаешь, что я должен Лизу выставлять из-за стола на время кормления? Она, между прочим, ещё не совсем здорова…

— Не думаю, — быстро отвечает Алтонгирел и садится в дальний угол, так, чтобы не видеть меня из- за Тирбиша. Ребёнок помахивает ему вслед кулачком; выглядит довольно угрожающе.

— Алэк, значит, — Унгуц подвигается поближе и принимается рассматривать мелкого.

— А что это имя значит по-муданжски? — спрашиваю. Имена из двух слов я обычно могу перевести, а такие короткие, насколько я знаю, очень старые, и за века приобрели всякие сложные значения.

— Так назовут человека, который всегда добьётся своего. Целеустремлённого, — Унгуц ласково гладит мелкого по животу, — энергичного, удачливого…

Ажгдийдимидин дёргает Унгуца за рукав, а потом стукает кулаком об пол, что у муданжцев соответствует нашему жесту погрозить пальцем.

— Да ладно тебе, — отмахивается Унгуц. — Я в прошлом месяце вообще благодать не раздавал, могу себе позволить!

Ажгдийдимидин сужает глаза и шкрябает на бумажке: 'Копил?'

Унгуц поджимает губы.

Духовник продолжает писать: 'Тут и без тебя хватит, расслабься'.

— Можно подумать, ты сам не больше обычного выложился, — ворчит Унгуц, но от меня отодвигается.

— Как… прошёл обряд? — осторожно спрашивает Тирбиш, чтобы всех отвлечь. Остальные изо всех сил стараются не замечать диалог Старейшин. Простым людям не положено знать, что Старейшины могут быть неправы или не соглашаться между собой.

— Предсказуемо, — хмыкаю я. — Хотя мне показалось, в этот раз было как-то формальнее, чем на свадьбе. Тогда нам и Старейшин не перечисляли, и никакого 'совет решение принял'…

— Ну ты сравнила! — усмехается Унгуц. — Именование — обычная процедура, давно обкатанная, там и думать особенно не надо. А свадьба — это же ответственное решение! Тем более, чего ждать от твоего ребёнка, и без имени понятно. А вот чего ждать от тебя, никто из нас не знал. Даже твой духовник. Правда же, Ажги-хян?

Духовник хмурится, но не возражает.

— Вот-вот, — продолжает Унгуц. — У нас такого ещё не было, чтобы пришлось решать судьбу человека, которого ни один Старейшина до тех пор в глаза не видал! А именование-то что, именование мы раз по десять в день проводим, и обычно всего по трое-четверо для этого собираемся, а то когда много народа, видно плохо. Впрочем, сегодня и так всё было ясно. Я как пришёл на Совет, мне Ажги-хян р-раз записочку, мол, можно расслабиться, Лиза всё равно сама имя выберет. Это Асундул вечно любит, чтобы всё по уставу было. Кстати, что-то он последнее время фамильярничать стал. При своих-то ничего, но с этими международными делами как бы не оконфузиться… Я понимаю, конечно, что он остальных Старейшин почти всех сам читать учил, но я-то его помню ещё когда он на лошади сидеть не умел!

Ажгдийдимидин жестом показывает мне перекатиться к нему поближе и вручает мне распечатанный листок. Видимо, подготовил речь заранее.

'По нашим традициям, — гласит листок, и я уже начинаю нервничать, — Хотон-хон положено иметь круг приближённых подруг из числа уважаемых горожанок. Пока ты была тяжёлая князем, Совет решил тебя не беспокоить. Однако теперь настало время задуматься, кого ты хочешь видеть вокруг себя. Выбирай женщин надёжных, опытных в обращении с детьми и в отведении сглаза '.

— Э-э-э… — растерянно говорю я. — Да у меня тут всего-то подруг две с половиной, из них одна с Земли. Зачем мне какие-то женщины, когда у меня вон Тирбиш нянькой?

Духовник, не теряясь, протягивает мне ещё одну распечатку.

'Приближённые подруги нужны, чтобы поддерживать тебя в грусти, развлекать в скуке, наставлять в сомнении и покрывать в грехе. Женщине не всегда может помочь духовный наставник, поскольку путь мыслей мужчины и женщины различны. Не забывай так же и о том, что столичные женщины об этой традиции знают и помнят и надеятся войти в твой круг приближённых '.

— То есть, проще говоря, вы опять хотите вставить меня в клуб, только теперь круглосуточно и на дому? — обречённо спрашиваю я.

'Тебе не обязательно с ними шить', — пишет Ажгдийдимидин на обороте листка. — 'И можешь сама их выбрать'.

— Азама-а-а-ат, — хнычу я. — Мне опять велят общаться с местными тётками…

— Ну почему только с местными? — пожимает плечами Азамат. — Никто не будет против, если ты пригласишь в круг своих землячек. Все поймут, я думаю. А ещё у тебя есть Задира и Орешница. Вот и круг.

— Так это чисто формально или мы как-то собираться должны?

— Формально, — успокаивает меня Унгуц. — Но видеться ты должна хотя бы раз в месяц с каждой из женщин.

Ну ладно, раз в месяц, может, и выкроится время. Не всё так плохо, как я сначала подумала. Это не районный клуб, это мои нормальные знакомые, и не очень часто. Подзываю девиц и объясняю на двух языках, что мне (а точнее, Старейшинам) от них занадобилось.

Янка пожимает плечами: надо так надо.

Орива вытаращивает свои и без того немаленькие глаза:

— Вы правда хотите взять меня в круг? А мне разве можно? Я ведь не ахмадхотская…

— Живёшь-то здесь, — отмахивается Унгуц. — А где родилась, кому какое дело.

Я киваю на Унгуца, мол, вот, слушай, что умные люди говорят.

— Но вы серьёзно хотите меня взять? — снова уточняет Орива. — Я же не знатная никакая, даже не замужняя, не говоря уж что детей нет. Да и мы с вами не очень-то близки…

— Ну, дорогая, у меня не так уж много близких людей, — пожимаю плечами. — Не волнуйся, тебе не придётся, э-э, как это там было? Настявлять меня в сомнении, во. Но если не хочешь, так и скажи, я не обижусь. Сама бы обошлась, да вот, заставляют…

— Да вы что, для меня это честь! — замеряет меня Орива. — Сёстрам напишу — вот обзавидуются!