по-прежнему выглядите отлично.
— Разве мы уже встречались? — удивился он.
— Нет, — сказала Сандра. — Но я неоднократно видела ваше изображение. Хотите, я опишу его?
Ван Хорн в растерянности промолчал, а у Шольца в глазах заплясали озорные искорки.
Прикрыв глаза, чтобы легче было вспомнить детали, Сандра представила себе одну из фотографий, висевших над столом Урмаса. На ней этот человек был вторым справа.
— Вы точно так же небриты и с точно такой же сигарой. Сидите на корточках. Вы одеты не в костюм, как сейчас, а в камуфляжный жилет на голое тело и такие же брюки, разорванные… — Сандра помедлила, а потом достаточно вызывающим жестом провела рукой по своему правому бедру, — с этой стороны. Десантные ботинки. Слева на ремне — тесак в ножнах. Справа — фляга. На левой руке часы, на правой, по-видимому, компас. На коленях вы держите штурмовую винтовку русского происхождения. Кажется, она называется «Калашников». У ваших ног лежит рюкзак. Ну как, похоже, мистер ван Хорн? — и она обезоруживающе улыбнулась гиганту.
— Китайского, — мрачно буркнул он, глядя в стол.
— Простите?..
— Оружие. Китайского производства. Но вы правы, по фотографии это понять невозможно, — совсем другим тоном пояснил он, не поднимая глаз. — Если хотите, мисс Сеймур, называйте меня Клаас.
Шольц рассмеялся первым.
В тот же вечер на маленькой «Сессне» ван Хорна с ним самим в качестве пилота Сандра вылетела в Ламбервиль. Остальные должны были еще раз убедиться, что появление сразу нескольких человек в этом Богом забытом месте не привлекло ничьего специального внимания, и лишь потом отправиться в Ламбервиль.
Самолет летел низко, и девушка разглядывала выжженный солнцем африканский пейзаж. Но он привлекал ее разве лишь своей новизной: красноватые плато и скалы, бурые пятна скудной растительности — все это скорее утомляло, чем радовало глаз.
Ночь по прилете Сандра провела в просторной комнате в усадьбе ван Хорна. Мебели здесь не было, кроме большой кровати, стоявшей в центре, да столика, который мог служить и журнальным, и туалетным. Ужин на затененную террасу дома ей подал черный слуга с военной выправкой. Когда девушка обратилась к нему, он дал понять, что не знает английского.
«Странно, — подумала она, — а как же тогда он объясняется с ван Хорном?»
Ужин, состоявший из большого куска отлично поджаренной говядины и маленькой горсточки риса, Сандре пришлось поглощать в одиночестве, о чем, правда, хозяин усадьбы предупредил ее заранее. Потом она, одетая в шорты и майку, лежала на постели и разгоряченным телом ловила дыхание кондиционера. Но даже он не помогал: в южном полушарии только-только начиналась осень, и палящий зной еще не спал. За окном, в угольно-черной ночи, слышались непривычные звуки: где-то бренчал какой-то незнакомый инструмент, звенели цикады, жалобно пела неизвестная птица… Еще немного, думала Сандра, и раздастся львиный рев или ужасный хохот гиены.
Она ощутила себя в полном одиночестве в этой чужой стране, на другом конце света, и ее скрутил приступ ностальгии. Далекое детство вставало яркими картинками. Чистенький домик в рижском пригороде, цветочные клумбы, которые маленькую Сандру каждый вечер отправляли поливать… Какой, наверное, она была смешной со своей пластмассовой леечкой и красным бантом в коротких кудрявых волосах! Сандра вспоминала огромную лужу у забора. Казалось, эта лужа не пропадала никогда, только зимой покрывалась льдом. В марте лед пробивали веселые ручейки, и Сандра выходила из дома, чтобы пускать бумажные кораблики, которые деловито складывала из тетрадных листков. Во время летних дождей лужа разливалась так широко, что казалась ей настоящим озером. Выходить из дома можно было только в высоких резиновых сапогах… Почему-то сейчас эта лужа вспоминалась с такой нежностью, с какой Сандра ни разу не думала о своем прошлом. Истерзав себя воспоминаниями, она заснула очень поздно.
Но на следующее утро девушка проснулась, чувствуя себя отлично выспавшейся. Не позавтракав, она отправилась знакомиться с поместьем Клааса ван Хорна, которое не успела разглядеть во вчерашней темноте.
На огромной территории поместья располагались ангары, гаражи, какие-то огромные цистерны с горючим… Из-за дома была видна взлетно-посадочная полоса, напоминавшая тот полигон, на котором Груман занимался с девушкой экстремальным вождением. Почти три десятка людей, преимущественно африканцев, разнообразно одетых и, к удивлению Сандры, вооруженных, видимо, не столько жили здесь, сколько несли службу.
Сам ван Хорн, сменивший явно непривычный для него костюм на шорты и потасканный камуфляжный жилет, едва ли не тот же самый, что Сандра помнила по фотографии, появился несколько позже. Он вел себя с девушкой как радушный и заботливый хозяин.
Но она сразу заметила, что обитатели усадьбы трепещут перед ним… А увидев, как ван Хорн что-то негромко говорит караульному, отлучившемуся на пару минут со своего поста у ворот, и внезапным, хотя почти незаметным со стороны взмахом руки сносит чернокожего верзилу с ног, Сандра ужаснулась уже по- настоящему. Ее потрясло даже не то, что после одного-единственного удара провинившийся не смог подняться самостоятельно и двое других парней, повинуясь жесту хозяина, отволокли его в тень… Главное — спокойная деловитость ван Хорна объяснила ей, что человек просто делает свою привычную работу, не более того!
Приезжающие в Ламбервиль иностранцы останавливались, как правило, в единственном здешнем отеле, и лишь некоторые снимали более комфортабельные, чем отель, коттеджи, расположенные на западной окраине города. Этот поселок из небольших белоснежных построек, окруженных настоящими кокосовыми пальмами, привлекал взор своей опрятностью — на фоне грязного Ламбервиля. Некоторые коттеджи поселка имели постоянных хозяев; ван Хорн показал Сандре тот, что принадлежал Джеймсу Кристиану Харперу. Ничем не отличавшийся от других, этот коттедж сейчас пустовал.
Сандра поселилась в точно таком же, и новое жилище показалось ей воплощением колониальной романтики: бамбуковая мебель на просторной террасе, черный белозубый слуга в белых джинсах и рубашке, африканские амулеты и ритуальные маски, развешенные по стенам гостиной, в которой вместо ковра на полу лежала тростниковая циновка. Перед домом простирался выстриженный, но с проплешинами газон, окруженный деревьями, напоминавшими мимозу. Под большим полотняным тентом располагался бассейн, наполненный изумрудной водой, возле которого стояли несколько белых пластиковых кресел. Территорию коттеджа окружал двухметровый забор.
Пока девушка осматривала дом, вновь появился Клаас ван Хорн. Он привез с собой троих белых парней и объяснил Сандре, что они будут посменно охранять ее. Старшим среди них был Курт — небольшого роста, щуплый на вид, он, тем не менее, произвел на Сандру впечатление настоящего профессионала — возможно, из-за прищуренных глаз он напомнил ей Шольца. Потом появилась молодая пышнотелая негритянка с труднопроизносимым африканским именем, и ван Хорн, называвший ее Мартой, отрекомендовал девушку как горничную и повариху. Заметив, каким взглядом провожали Марту охранники, Сандра подумала, что этим ее обязанности наверняка не исчерпываются.
На следующий день Курт подогнал к коттеджу новенький «лендровер», и, следуя ненавязчивым советам ван Хорна, Сандра начала совершать на нем деловые визиты. Ламбервильское общество на девяносто процентов состояло из мужчин, и, конечно, она сразу оказалась в центре внимания. Здешние нравы весьма отличались от лондонских: предложения разной степени непристойности последовали в первый же вечер, и девушке пришлось твердо, но, по возможности, тактично их отклонять. А потом всему Ламбервилю стало известно, что она решительно направила ствол «Вальтера» на пьяного владельца местной сети магазинов и ресторанчиков Фрэдди Маскема, попытавшегося, невзирая на ее протесты, усесться за нею в «лендровер». После этого на нее начали посматривать с уважением.
Сандра всегда с трудом переносила ожидание, и теперь ей уже хотелось действий, а до приезда Джеймса Харпера никаких действий не предполагалось. Заметив ее состояние, помощник ван Хорна, явно неравнодушный к девушке немолодой англичанин по имени Айвен Репс, предложил ей осмотреть окрестности Ламбервиля, и, вспомнив уроки Грумана, Сандра уселась за руль. Покатавшись часа четыре,