— Я спешу, — ответил я.

Она подошла на шаг ближе. Я следил за её руками.

— Я только хотела поговорить с вами.

Я отступил назад.

— Нет, мне действительно надо идти. — Я слыхал, бывает, что хорошенькие цыганки отвлекают человека, а тем временем двое-трое здоровенных мужчин подбираются сзади и лупят его по голове.

— Вы не должны бояться меня, — сказала она с некоторым удивлением.

— Я вас не знаю.

— Вы Мэтт Круз?

— Откуда вы знаете? — глупо спросил я.

— Мсье, эта женщина пристает к вам?

Обернувшись, я увидел приближающегося жандарма с фонариком и дубинкой.

— Нет, офицер. Но мне надо идти. Я опаздываю.

Жандарм повернулся к девушке:

— Вы слышали, что сказал джентльмен, он больше не желает говорить с вами. Вы живете в Париже или находитесь здесь проездом?

— Не ваше дело.

— Это именно моё дело, когда речь идет о таких, как вы.

— И каких же это?

— Цыганах, мадемуазель.

— Я рома.

— Называйте это, как вам будет угодно…

Я пошел прочь, чувствуя себя виноватым, что оставляю девушку в лапах жандарма. Но теперь я был встревожен не на шутку. Она ли пряталась у дверей Академии? А потом шла за мной по пятам всю дорогу? Наверное, декан Прусс был прав и немало людей были бы рады заполучить информацию о «Гиперионе», людей, которые могут желать мне зла.

Я ускорил шаг и считаные минуты спустя был уже на Вандомской площади, сплошь застроенной шикарными ресторанами, барами и бутиками. «Ритц», с его сверкающими окнами и стенами из камня медового цвета, излучал роскошь и безопасность. Огромный швейцар в ливрее с медными пуговицами, под тяжестью которых, казалось, мог бы затонуть целый корабль, стоял у входа.

— Могу ли я быть вам полезным, мсье? — вопросил он.

Я вытащил из кармана карточку Грюнеля и протянул швейцару. Он скользнул по ней взглядом и широко распахнул двери.

В «Ритце» нет вестибюля. Я слышал, они не хотели, чтобы было где собираться нежелательным особам, которые могли надеяться поглазеть на богатых и знаменитых людей, а то и сфотографировать их. Я быстро шагнул к лифтам.

— Какой этаж, сэр? — Мальчику-лифтеру было не больше десяти. Он выглядел усталым, бедняга. Надеюсь, они не заставляют его работать слишком много. В Париже полно работающих маленьких мальчишек, и девочек тоже, с кругами возле глаз от копоти и изнеможения.

— Апартаменты Трафальгар, пожалуйста.

Когда он уже закрывал сетчатую дверь, я увидел, как в отель ворвалась та цыганская девушка, ловко увернувшись от швейцара. Её взгляд обежал холл и встретился с моим.

— Мэтт Круз, подождите! — воскликнула она, кидаясь ко мне, но лифт уже начал подниматься. — Всего минуту вашего времени, пожалуйста! — кричала она вслед, когда мы уже скрылись из виду.

Последнее, что я видел, был швейцар, рассерженно надвигающийся на неё и в самых недвусмысленных выражениях предлагающий ей убираться.

— Докучает вам, сэр, да? — спросил мальчишка-лифтер.

— Я её не знаю, — пробормотал я. И всё же она знала мое имя. Сердце мое колотилось. Она была всего лишь девчонка — не какой-нибудь разбойник-головорез, — но очевидная решимость, начертанная на её лице и горящая в глазах, потрясла меня. Хотел бы я знать, кто, во имя всех святых, она такая.

— Старина Серж выкинет её в один миг, — сказал мальчик. — Ну вот, апартаменты Трафальгар здесь, прямо по коридору, по левую руку от вас, мсье.

— Спасибо.

Я отдал ему завалявшуюся в кармане мелочь и направился к двери, большой, обитой блестящими темными деревянными панелями, с единственной кнопкой посредине. Я нажал эту кнопку.

Мужчина, отворивший дверь, был в бархатном смокинге. Это был крупный парень, и его лицо могло бы показаться даже жестоким, если бы не подстриженная рыжая бородка, придававшая ему некое подобие утонченности. Он курил длинную коричневую сигарету.

— Я Мэтт Круз, — назвался я.

— Матиас Грюнель. — Он протянул свободную руку, и мы обменялись рукопожатием. У него была сильная ладонь. — Входите, прошу вас.

Он провел меня через небольшую прихожую в огромную гостиную, щедро украшенную таким количеством меди, позолоты и кожи, что и король Богемии позавидовал бы. Стены были забраны деревянными панелями, под потолком изукрашенными искусной резьбой; камин — из мрамора, без сомнения итальянского. Огромные букеты из живых цветов стояли на всевозможных буфетах, бюро, и столах, и полках.

— Большое спасибо, что пришли, — сказал Грюнель. — Не соблаговолите ли присесть?

Я опустился в кресло, такое глубокое, что я едва не опрокинулся навзничь. Я примостился на краешке, не зная, куда девать ноги и руки. Хотел бы я, чтобы Кейт была здесь со мной. Она-то знает, как вести себя в обществе утонченных модников.

Шторы были ещё раздвинуты, открывая вид на Вандомскую площадь. Мелкий дождик сверкал в лучах прожекторов, направленных на величественную бронзовую колонну в центре площади. По колонне вились иероглифы, покрывавшие её до самой верхушки, где стояла статуя Наполеона весьма напыщенного вида.

— Сигарету, мистер Круз?

— Нет, благодарю вас.

— Виски? Или, может, чего-нибудь другого? Портвейн, бренди? — Он указал на шеренгу бутылок на столике для напитков.

— Спасибо, нет.

— Вы слишком молоды, чтобы обзавестись такими дурными привычками.

Он налил себе в бокал какой-то янтарный напиток и уселся напротив меня на софу.

— С вашей стороны было ужасно любезно прийти. Мистер Прусс, я думаю, объяснил вам, почему мы здесь.

— Да, объяснил.

— Я уверен, что вы понимаете, насколько моя семья хотела бы вернуть себе собственность нашего деда.

— Конечно.

— Мистер Прусс сказал, что вы один из его лучших курсантов.

— Он слишком добр ко мне, — отозвался я.

— Вы служили штурманом на борту «Бродяги», не так ли?

— Помощником, у мистера Домвиля.

— Я так понял, что это был очень непростой рейс.

— Да, верно.

— Но зато вышло так, что вы видели «Гиперион».

— Это действительно было очень странно, сэр.

Рукава его смокинга были немного коротковаты.

Я бы, может, и не заметил этого, если бы его запястья и предплечья не были на удивление волосатыми, и всякий раз, когда он подносил сигарету ко рту или тянулся за бокалом, стоящим на краю стола, рукава вздергивались кверху, демонстрируя эту пышную поросль. Матиас Грюнель богат как черт, так