Я медленно повернулся, на цыпочках подошел к двери и прислушался. Никого. Я со злостью, словно меня чтото подтолкнуло, вышел на середину коридора. В тот же момент в открытых дверях диагностического кабинета появился человек. Широкие брюки. Перехваченная талия. Голова, карикатурно увеличенная пышной прической. Тень тут была ни при чем. Я знал, что волосы попросту черные.
Конечно же, Кира. Будто ей мало было «случайных» встреч. И того, что она от меня услышала.
Я не спеша закрыл дверь склада и направился к выходу. Она посторонилась, чтобы пропустить меня. Когда я подошел к порогу, в кабине горели все лампы. Я стоял так, что мог дотронуться до нее рукой.
— Остаешься? — бросил я. — В таком случае, позволь пройти.
Она не ответила, продолжая стоять неподвижно, словно пыталась вспомнить, зачем пришла.
— У тебя неприятности? — спросил я вежливенько. — А может, ищешь меня, чтобы, словно попка, повторить то, что тебе сказали? Они не пришли в восторг, верно? Будь спокойна, ты не виновата.
Она склонила голову и заморгала.
'Теперь будет несообразительней', — подумал я.
— Тебя уже исследовали? Только что? — она оглянулась, прикинувшись, будто кого-то ищет. — Техники уже ушли?
— Они, видишь ли, догадались, что у нас тут свидание, — ответил я.
Она закусила губу. Глаза превратились в щелочки.
— Что ты там делал? — вопрос прозвучал, как удар по куску жести. Я выпрямился.
— Это тебя тоже интересует? — сказал я холодно. — Пошли-ка отсюда. — Я направился к двери. — Поведаю тебе историю моей жизни. Она печальна и трогательна. Это позволит тебе забыть о неудачах. Ты опять почувствуешь себя женщиной.
— Хотелось бы знать, кем ты себя чувствуешь? — донесся до меня ее голос, когда я уже был в коридоре.
Я подождал, пока она выйдет, и старательно прикрыл за собой дверь.
— Сие называется чистой работой, — объяснил я, прошел на середину кабины, удобно развалился в кресле, а ей указал на второе, напротив.
— Ну-с, — начал я с надеждой в голосе. — Желаешь послушать?
Она подошла ближе, но не села. Положила руки на спинку кресла и наклонилась. Волосы упали ей на лицо.
— Можешь паясничать сколько угодно, — спокойно заметила она. — Если тебе это доставляет удовольствие. Но ответить ты должен.
Я поднял брови.
— В свое время я предлагал тебе кое-что поинтересней. Что я делал? Искал, из чего бы сварганить скворечник. Обожаю скворцов. И знаешь, я ведь всегда был таким. Разве так уж важно, что их здесь нет? Повешу скворечник у себя в садике. Я живу в таком месте, где иногда выпадает снег. Работы у меня сегодня не было, вот я и подумал о птичках. Беда в том, — продолжал я, не глядя на нее, — что ничего подходящего здесь не оказалось. Сплошной пластик, какие-то пенометаллы, резиниты. Ничего такого, что может дать несчастной пичужке хоть немного тепла. Ну, тогда я решил поискать. Подумал, что вполне подошли бы симпатичные металлические коробочки соответствующего размера.
Она засмеялась. Не сразу. Переждала немного, словно ей надо было что-то решить.
— И вдруг выяснилось, — подхватила она моим же тоном, — что эта жестяная коробочка тоже не то, что тебе надо. Не говоря уж о капле тепла. А ты не считаешь, что надо бы искать нечто другое? И уж, конечно, не здесь?
Я внимательно посмотрел на нее. Она ничуть не изменилась. Марионетка. Но не из тех, которых в любой момент можно потянуть за шнурок.
— Конечно, они сказали тебе, обязаны были сказать, с кем ты будешь иметь дело. Ты знаешь, что можно от меня ожидать. Делай свое, если сможешь. Но на мою помощь не рассчитывай.
У нее блеснули глаза.
— Перестань, — огрызнулась она. — У меня достаточно своих забот. Ровно столько, чтобы неделю назад именно в этой комнате, — она указала головой на диагностический кабинет, — мне запретили работать. Отпуск. Если ты думаешь, что ради разнообразия мне порекомендовали твое общество, то ты…
— То ты болван, — подсказал я. Она замолчала. Но только на секунду.
— Я этого не сказала. Но отрицать не собираюсь. Стоит тебе пошевелить мозгами, и ты сразу перестанешь прикидываться героем средневекового романа. Жаль, меня не было рядом, когда ты взрывал пантомат. Рыцарь печального образа! С генератором антиматерии в руках и травмой в сердце.
У нее перехватило дыхание. Я наконец понял, что меня в ней раздражает. Она вела себя так, словно то и дело вспоминала, что на нее смотрят. Теперь она успокоилась.
— Завидую тебе, — сказал я неожиданно для самого себя. — Тебе обязательно нужен человек, который время от времени мог бы сказать что-нибудь неприятное. Пусть даже правду…
Она выпрямилась. Изучающе взглянула на меня, потом по ее лицу пробежала легкая улыбка.
— Это жертва? — спросила она ехидно.
Я рассмеялся, но тут же замолчал. Странное ощущение: впервые за много дней я услышал собственный смех.
Не рановато ли?
Кира обогнула кресло, и уселась напротив, положив руки на колени.
— В чем дело? — тихо спросила она. — Неужели из-за этого ты не желаешь жить дольше, чем наши предки?
Никакая она не марионетка. Просто девушка, которая умеет смотреть и делать выводы. Только чуть- чуть более складная, чем следовало бы. Думаю, мало кто стал бы упрекать ее за это.
Довольно долго в кабине стояла тишина. Я думал о Земле. Перед глазами возникли горы. Как только все кончится, возьму рюкзак и пойду. На две, может, три недели…
Как только кончится… Что, собственно?
Я встал и взглянул на девушку.
— Пойди передохни, — сказал я каким-то чужим голосом. — У тебя ведь отпуск. Ты его заслужила. Постой, — бросил я, видя, что она поднимается.
Она снова опустилась в кресло.
— Еще немного, — проворчал я. — Хотелось бы знать, что ты собираешься делать… Через десять лет, сто, тысячу… Я спрашиваю не о работе. Понимаешь?
Шли секунды. Неожиданно ее глаза расширились, словно она сделала открытие. Она покачала головой и усмехнулась.
— Не знаю. Не знаю. И думаю, именно в этом все дело. Ты считаешь, что жизнь перестанет изменяться? Нет, дорогой мой. Если б я сегодня знала, что стану делать через год, то это «сегодня» стало бы невыносимым. А потом? Вероятно, не столь важно, если я чего-то не знаю о десяти или ста тысячах лет. Есть множество людей, которых я люблю. Кое-что доставляет мне удовольствие. Я хочу работать…
Она была откровенна. Ее слова попали туда, куда полагается, словно пальцы пианиста. Так мог говорить Грениан.
— Иди уж, — бросил я. У меня мелькнула нелепая мысль, что ей все-таки удалось добиться своего. То, что я от нее услышал, было весомее аргументов Норина и ему подобных. Не говоря уже о рекламных красавчиках. Гораздо весомее. Я почувствовал себя, как автор фрески, изображающей искушение пророка. К счастью, мне не надо было раздумывать, шло ли это искушение извне. Мне это было ни к чему. Я сжег мосты.
— Завтра лечу, — сказал я. — Вероятно, мы не увидимся. На всякий случай желаю тебе никогда не знать, что ты захочешь делать через год. И подыщи кого-нибудь, кто будет говорить тебе грубости. Если он окажется не слишком силен в этом, пришли за мной. Я сделаю все, что в моих силах. Ты найдешь меня в Комплексе Третьего Пояса. Скажем, ближайшие пятьдесят лет. Не опоздай, — добавил я, сделав упор на последней фразе.
Я уже закрывал за собой дверь, когда услышал, как Кира шепнула: «Посмотрим», или что-то в этом роде. Я прошел в свою кабину, улегся в кресло и уставился в прозрачный потолок. День подходил к концу.