долго будем добираться, но, должно быть, почувствовала интуитивно. Так же, как ласточки возвращаются в Капистрано[67]. Она просто знала.

К тому времени когда мы остановились на рю Камбон, настала моя очередь испытать смесь страха, волнения и беспокойства — все так сильно походило на то проклятое чувство влюбленности. Только здесь преобладал главным образом страх. Из-за безумия последних дней и ночей я даже не задумывалась о том, что привела маму сюда, к месту своего величайшего унижения. (Я думала о последней ночи с Ником.) Ну и ладно, пусть мой величайший позор заснят на камеру. (А затем еще подумала о напичканной аппаратурой машине Ника.) Мне стало интересно, возможно ли было заснять сцену величайшего унижения, не замешивая парня.

Я была в шоке оттого, что почти забыла об этом моменте своего позора — и надеялась, что, несмотря ни на что, все в «Шанель» забыли тоже. Или, по крайней мере, день, назначенный для моей мамы, позволит окончательно стереть это из памяти?.. И снова мои мысли обратились к моему бедному, бедненькому, тому, кто скоро-станет-бедным, — папе.

Я вышла из машины, наступая на пятки моей чересчур самоуверенной маме, и расплатилась с водителем. Какое-то мгновение мы стояли на узенькой улочке, которая всегда поражала меня как слишком непритязательная для такого великолепного исторического ориентира. Мы были похожи на пилигримов в Святой земле. Мама внимательно рассматривала фасад особняка, глубоко дыша, затем толкнула дверь, чтобы открыть.

Я водрузила забрало солнечных очков на переносицу — как будто они могли помочь мне исчезнуть — и смиренно прошмыгнула за ее спиной.

После того как мы доложили о цели своего визита, нас проводили наверх по лестнице. Нас ожидали мадам Алиса, глава салона, и мадам Сюзанна, личная vendeuse моей мамы. Мама немедленно привязалась к мадам Сюзанне (так же, как и я, хотя бы только потому, что та не позволила себе никаких намеков на то, что знает, что случилось, когда я в последний раз была здесь) — и это было хорошим знаком, потому что мадам Сюзанна собиралась узнать о ее интимных особенностях больше, чем ее гинеколог. Мы узнали, что происходит в примерочной Дома одежды высокой моды. В основном вы проводите большую часть времени в майках с короткими рукавами, в то время как целая толпа людей клинически анатомирует вас своими острыми, как лазеры, глазами, будто вы какие-то лабораторные образцы, чтобы определить, как скрыть ваши недостатки, и затем — какой гламур! — вас принимаются толкать, колоть и тщательно измерять каждый сантиметр вашего тела. И это все в первое посещение.

Излишне говорить, что мама провела большую часть утра, беспокоясь из-за того, что оставила дома другую пару кружевного белья «Ла Перла», и задавалась вопросом, не должна ли она пойти купить первый в своей жизни корсет… И почему, ох почему она не старалась в классе Убийцы Эббс на уроках гимнастики? Но когда настал момент войти в примерочную, мама напустила решимость на лицо и сказала, что я могу подождать снаружи, а она покажется мне, когда примерит образцы…

— Нам все еще нравится кремовый в красную крапинку ансамбль из твида, отделанный шифоном, не так ли? — прошептала она, уже уводимая мадам Сюзанной. Полдюжины личного состава ателье — причудливо называемые petites mains, которые кропотливо соединяли вручную детали костюма, — энергично следовали за ними по пятам.

Меня оставили в комнате ожидания, которая была свободна от всей этой суматохи. Очевидно, помещение было предназначено для супругов и телохранителей. Я не чувствовала себя комфортно на чопорной кремовой софе, поэтому рассеянно взяла новый фотоальбом с края столика красного дерева. О Боже! Перелистнув пару страниц, обнаружила что это снимки с показов одежды этой недели. Я закрыла альбом, а заодно и глаза на какое-то мгновение, прежде чем смогла продолжить, все-таки я мазохистка! Я быстро листала страницы, пока не увидела ее, Катерину. Фото было сделано, вероятно, за секунду до нашего столкновения. Она выглядела такой спокойной, невозмутимой, ничего не подозревающей… А вот и я, ничтожное пятнышко в углу. Я перевернула страницу, наполовину ожидая увидеть следующий кадр, а затем еще одну и еще, как будто листала одну из тех детских книжек, которые воспроизводят мультипликацию на бумаге, если быстро листать страницы.

К счастью для моего хрупкого душевного равновесия, власть имущие в «Шанель» продумали этот момент лучше, чем я. Однако когда я пришла в себя, то поняла: быть застигнутой в момент изучения собственного позора было бы не менее позорно. Итак, в надежде, что никто меня не видит, я украдкой положила на стол альбом, обложкой вниз, подальше от себя, и в этот момент звук неожиданно зазвонившего мобильного чуть не заставил меня выскочить из собственной кожи. Пока я нервно искала телефон, припомнила сквозь туман в голове, что у меня не было возможности прошлым вечером позвонить Джиллиан. Я надеялась, что подруга каким-то образом почувствовала мою настоятельную потребность в ней — как будто мы близнецы, способные чувствовать друг друга на расстоянии. И хотя мы с ней никогда не были в одном чреве, однако пережили вместе достаточно много романтических травм, что фактически означало то же самое. В этот раз мне отчаянно нужно было поговорить с Джиллиан.

Я открыла крышку телефона. На экране высветился незнакомый лондонский номер. Я опечалилась, поняв, что для Джиллиан сейчас слишком рано, чтобы звонить куда-нибудь.

— Алекс Симонс слушает.

— О, здравствуй, Алекс, это Хью.

Пауза.

— Мальборо-Джонс.

Пауза.

— Из редакции.

— О, верно, — сказала я в полном замешательстве.

Хью был репортером лондонского отделения. Он вел раздел техники, поэтому за исключением того раза, когда я обратилась к нему за справкой о «Космической Одиссее-2001» [68], которую хотела упомянуть в обзоре показа моделей дома Пако Рабанн, мы не поддерживали никаких контактов. Я даже не догадывалась, что у него есть мой номер телефона. И не имела понятия, по какому поводу он сейчас звонит, но не хотела показаться невежливой, поэтому просто ждала, когда Хью перейдет к делу.

Но этого не произошло.

— Гм, так, Алекс, как поживаешь?

— Ну, все в порядке… — Снова пауза. — Что-то случилось в Лондоне, о чем я должна знать? — попыталась я подтолкнуть его.

— О, да все по-старому, как тебе известно. — Хью нервно хихикнул. Потом замолчал, и молчал так долго, что я начала думать — нас разъединили…

Мама высунула голову из примерочной и показала левую руку, которая была облачена на одну треть в миниатюрный рукав жакета из черного шерстяного крепа. Она энергично потрясла головой в смысле «нет» и вернулась назад в примерочную без единого слова.

Я обнаружила, что некстати усмехаюсь, когда мое внимание снова обратилось к телефону.

— Хью?

— О, точно, привет.

— Гм, Хью, что-то случилось? — Оставленная наедине с собственным воображением, я нарисовала себе наихудший сценарий. — Господи, это Родди попросил тебя позвонить мне? Послушай, он что — увольняет меня? Если так, то, что за малодушие — даже не может сам сообщить мне об этом персонально…

— О Боже, нет! Все не так! — вскричал мой коллега. — Гм, фактически я звоню тебе по причине, не имеющей отношения к работе.

— Ладно…

— Гм, послушай, этот парень, который сейчас в Париже, по имени Ник Сноу…

— Что? — воскликнула я. — Что ты сказал?

— Он искренний, хороший парень и…

— Хью, остановись! — заорала я на беднягу. Он, вероятно, смог бы услышать меня и без помощи телефонной связи. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Кто тебе это рассказал?

— Гм… никто, Алекс, я… я… о Боже, я ужасный лжец. Ужасный! Пожалуйста, не говори об этом