Всё логично, всё разумно… Значит, использовали вовсе не его, а Эстэли…

— Вы заставили его?

— Кого? — вопрос Дани застал куратора врасплох, что случалось нечасто. Суфи Гару недоуменно смотрел на ученика.

— Эстэли.

Куратор удивленно приподнял брови, потом рассмеялся.

— Ах, это… Нет, конечно! По крайней мере, не в том смысле, который обычно вкладывают в это слово… Видите ли, я просто объяснил Эстэли, что для Вас это очень важно, что только он может Вам помочь. Знаете, он испытывает к Вам некие чувства… ну, настолько, насколько они вообще способны на чувства. Для богемы такая привязанность весьма необычна, думаю, это могло бы стать результатом исследований в соответствующей области…

— Значит, он не преследовал никакой личной выгоды? — несколько бесцеремонно перебил Дани.

— Нет, — снова засмеялся наставник. — Он слишком глуп для этого. Но, в то же время, достаточно умен, чтобы знать свое место. Я бы рекомендовал Вам не прогонять его, этот Эстэли ещё может пригодиться, да и дед Ваш, судя по всему, остался доволен…

Дани поднялся с кресла. Слишком быстро и резко, не так, как полагалось по этикету. Но сейчас само слово «приличия» не вызывало у него ничего, кроме злой усмешки. Хватит с него мерзости на сегодня! Скорее домой, в теплую ванну, отмываться…

— Суфи Гару, впредь я прошу Вас уведомлять меня о подобных шагах!

— Разумеется, — и все та же легкая полуулыбка.

… На следующий день Дани заказал корзину цветов из оранжереи Дворца Софии, коробку самого дорогого импортного шоколада и, вооруженный всеми этими быстродействующими средствами утешения, прибыл к Эстэли.

Глаза у танцора были красные — плакал? всю ночь не спал? — кожа лица имела какой-то сероватый оттенок. Но при виде Дани он счастливо заулыбался, снова принялся болтать без умолку.

— Ой, не смотрите на меня… я сейчас такой некрасивый… мне нужно привести себя в порядок… Какие цветы, я никогда таких не видел… из оранжереи Дворца?.. Для меня?.. Правда?.. И шоколад тоже?.. Нет, я… Мне даже неудобно… Я причиняю Вам беспокойство… Какая обида?.. Я никогда не смогу на Вас обидеться… Даже если захочу — всё равно, не смогу… Можно снова называть Вас на «ты»?..

Эстэли подбежал к нему, взял за руки… Он часто так делал, ему нравилось прикасаться к Дани, раз уж ничего серьезнее Дани не позволял, так хоть за руки подержать… В этот момент Дани вдруг подумал, что неплохо бы, впридачу к цветам и шоколаду, ещё поцеловать Эстэли. Всего один поцелуй, его протеже будет на седьмом небе от счастья… И тут он представил Эстэли в постели со своим дедом… Нет, конечно, всё выяснилось, Эстэли ни в чем не виноват, но… Дани ничего не мог поделать с охватившим его внезапно острым чувством брезгливости. Прикосновения Эстэли в один миг стали казаться противными, липкими, почудилось, что от его тела исходит несвежий запах… Нет, Дани не сможет поцеловать его, по крайней мере, не сейчас… Это выше его сил! Как бы не вырвало…

Должно быть, Эстэли что-то почувствовал за внешней невозмутимостью Дани… Он быстро убрал руки, отодвинулся, и его красивое лицо всего на секунду… нет, на полсекунды… неуловимые полсекунды… исказилось гримасой настоящей боли… и тут же снова расцвело прежней беспечной, легкомысленной улыбкой.

И уже через несколько минут Дани не смог бы с уверенностью ответить: была ли эта боль на лице Эстэли? Или это ему просто показалось? Например, из-за неровного освещения в комнате?.. И вообще, так ли уж это важно?..

Он узнал об этом задолго до того, как получил приказ явиться к начальству.

Новость о предстоящем поединке быстро облетела все корпуса учебного центра, её обсуждали преподаватели, выпускники, даже новички зеленые. Спорили, делали ставки…

А ведь Яромир ещё не решил…

Первое, что он сделал, когда узнал, — бросился искать Бешеного. Нашел быстро. Тито сидел под лестницей, возле спортзала. Сидел прямо на полу и курил…

Пока искал Тито, Яромир всё надеялся, что это не всерьез, что Бешеный просто повыделываться решил, что этот вызов — очередная его безумная выходка. А когда нашел… Сдохли эти надежды, едва Яромир увидел взгляд Тито — спокойный, отрешенный какой-то. Не было в черных глазах и тени прежней насмешливости, не издевался Бешеный, не подкалывал, он был серьезен, он всё для себя решил. Глаза — как черные провалы…

Яромир сел рядом с ним и тоже закурил. Некоторое время оба молчали.

— Ты вызов, как положено, сделал? — заговорил, наконец, Яромир. — Начальству доложил?

— Угу.

— Значит, не откажешься?

— Нет, — Бешеный даже не смотрел на него.

Яромир первый не выдержал, взорвался.

— Да что за фигня происходит?! На кой хер тебе это надо, Бешеный?!

Тито будто очнулся, резко повернулся к нему, тоже заорал.

— Блядь, Волк! Я же не спрашиваю, какого хуя тебе втемяшилось в башку непременно офицером стать?! Зачем ты все десять лет жилы рвал, чтобы этого добиться?! А у меня, представь, та же цель! И свои резоны имеются. Если ждешь, что я вот так просто откажусь…

Да, глупо было ждать, что откажется. Бешеный борется до конца. Только зачем же…

— Зачем насмерть?..

Тито орать перестал, застыл опять, голос снова стал спокойным и равнодушным. Будто он этим равнодушным тоном отгородиться пытался от страшного слова «насмерть».

— А как же ещё, Волк? У меня нет другого выхода. По итогам обучения, ты — лучший командир, по всем статьям лучший… Я могу только через победу в поединке занять твое место. А что насмерть… Скажи честно, Волк, если б ты обычный поединок проиграл, ты б смирился, а? Стал бы мне потом подчиняться?

Яромир прислушался к себе.

— Нет, — ответил он. Тито просил честно…

— Ну, вот, — Бешеный был, как будто, уверен именно в таком ответе. — И мне жизни не будет, если ты меня на лопатки уложишь. Не из таких мы, Волк… Не умеем проигрывать.

Яромир подумал вдруг, что впервые за десять лет у них с Бешеным возможность выпала поговорить по-человечески. Только говорить больше не о чем.

— Ясно, — сказал Яромир. Поднялся, отбросил сигарету. Прежде, чем уйти, оглянулся, посмотрел в черные провалы.