окружены кольцом злачных мест — дансингов, баров, массажных салонов. При обменном курсе 360 иен за доллар ночные развлечения обходились американским воякам втрое дешевле, чем на родине.

Но сейчас, когда курс снизился до 120 иен, их долларовая зарплата сократилась втрое. Теперь расквартированные в Японии моряки 7-го флота и летчики 5-й воздушной армии США отовариваются только в военторгах. Они берут там ящиками тушенку и сгущенку, как некогда делали мы в торгпредском кооперативе.

Но самая поразительная метаморфоза произошла в зонах порока вокруг американских военных баз. В роли хостесс там теперь все чаще выступают жены американских военнослужащих, находящихся на боевом дежурстве.

Когда длинноногие блондинки прислуживают за столикам японцам, провозглашающим очередной «кампай», это невероятно льстит их самолюбию, избавляет их от комплекса представителей побежденной страны. Издатель моих книг свозил меня в такое заведение, считая, что оказал мне гостеприимство на высшем уровне.

Так что слово «кампай» нынче вошло в профессиональный жаргон американок да и некоторых наших соотечественниц, влившихся в ряды тружениц японской секс-индустрии.

Во время своей семилетней работы в Японии я однажды стал участником «второго инцидента в Оцу». Проще говоря, схлопотал удар по плечу бамбуковым мечом для фехтования. И произошло это на том самом месте, где японский фанатик когда-то напал на наследника российского престола, будущего императора Николая Второго.

Контакты на высоком уровне между Москвой и Токио в 60-х годах были практически заморожены. Так что визит заместителя председателя Совета министров СССР в Японию был событием неординарным, и мне было поручено день за днем освещать его.

Во время поездки по стране мы, в частности, побывали в городе Нагоя. Его называют «японским Детройтом», поскольку там сосредоточены предприятия ведущего автомобильного концерна «Тойота». В расположенном поблизости городке Оцу некий ультраправый экстремист, с явным намерением продлить историческую параллель, кинулся на советского вице-премьера с деревянным мечом для кендо. Мы с послом попытались загородить собой гостя, и досталось нам обоим.

Местный губернатор, напуганный больше всех нас, делал все возможное, чтобы замять политический скандал. Я до сих пор храню старинную вазу, которую он преподнес мне в знак извинения. А вечером всех нас пригласили в загородный клуб с японскими красавицами высшего класса. Они пели, играли на древних музыкальных инструментах, приглашали нас танцевать с ними современные танцы.

При этом они все время пересаживались с места на место, чтобы каждый из гостей мог напрямую пообщаться с каждой из них. (Жаль только, отличный английский язык вышколенных куртизанок был столь же неведом главному гостю, как и японский). К концу вечера губернатор попросил меня выяснить, какая из девушек больше всего понравилась вице-премьеру. Вопрос насторожил того, но в конце концов он в шутливой форме на него ответил. Тогда хозяин возложил на меня более трудную задачу: подготовить гостя, что названная им японка, возможно, захочет продлить столь интересный для нее разговор в его гостиничном номере.

Тут московский начальник — человек весьма общительный и вполне светский — разом нахохлился, как представитель сталинской эпохи. Я постарался успокоить его, заверив, что экзотика местного гостеприимства ничего не навязывает насильно. Потом отправился диктовать материал в газету, а все остальные еще поехали кататься по ночному городу.

Утром на всякий случай пошел проведать московского гостя. Дверь его номера была не заперта. Открыв ее, я увидел вчерашнюю красавицу в кимоно. Она сидела на ковре в позе, предписанной для чайной церемонии. Девушка рассказала, что при ее появлении гость сразу ушел в другую комнату своего люкса, заперся там и с тех пор никак себя не проявлял. Поэтому она по регламенту в семь отправится домой. «Деньги на такси» — так в Японии именуют женские гонорары — она уже получила, и я, мол, могу не беспокоиться.

«Лучше бы губернатор подарил ему вазу», — усмехнулся я.

Остается добавить: хотя гость поступил, как положено советскому командированному, перестраховался он, пожалуй, напрасно. Скандальных историй вроде той, что произошла в Москве с «человеком, похожим на генерального прокурора», в Японии не бывало ни с местными, ни с иностранными политиками или предпринимателями.

Я уже упоминал, что с японскими спецслужбами у меня сложились корректные, уважительные отношения. Однажды в Хиросиме я даже уговорил приставленный ко мне «хвост» свозить меня за город, чтобы посмотреть знаменитый храм Миядзима. Чем, мол, мне нанимать на полдня такси, лучше сесть к вам в машину и послушать ваши рассказы о местных достопримечательностях.

Контрразведчики сначала отказывались, но потом согласились. Мы прекрасно провели воскресный день, осмотрели все интересное, выпили пива на берегу бухты, где красуются знаменитые «Красные врата». Новые знакомые поинтересовались, как я намерен провести вечер, стали давать советы насчет местных баров и кабаре.

— Какое же мне удовольствие за кем-то ухаживать, когда вы из-за угла за мной следите, — пожаловался я на свою судьбу.

Тут мне прочли целую лекцию о профессиональной этике. Дескать, использовать личную жизнь человека как материал для политического компромата подло и низко. Даже в разгар «холодной войны» японские спецслужбы не имели обыкновения шантажировать советских людей компрометирующими снимками.

Так ли это на самом деле — судить не берусь. А вот личный мой опыт подтверждает вышесказанное.

В середине 60-х годов в Японии произошло сильное землетрясение. От него особенно пострадал портовый город Ниигата на западном побережье, обращенном к России. Узнав о трагедии из теленовостей, я тут же сел за руль и через несколько часов, первым и единственным из аккредитованных в Токио иностранных журналистов, добрался до места катастрофы.

Вместе с тогдашним мэром Ниигаты господином Ватанабе мы объехали город. Меня поразило, что устояли наиболее ветхие на вид дома традиционной японской постройки. Гибкие крепления их деревянных каркасов выдержали подземные толчки.

А вот послевоенные пятиэтажки, которыми гордился муниципалитет, завалились на бок вместе с вывернутыми из песчаного грунта фундаментами. Можно было видеть, как жильцы ходили по горизонтально лежавшим фасадам и словно из колодцев доставали из окон свой скарб.

Что же касается небоскребов из монолитного железобетона, то многие из них накренились, как знаменитая Пизанская башня. А при крене более семи градусов человек, находящийся в здании, испытывает головокружение и тошноту.

Я остановился в таком же покосившемся отеле. Из предосторожности попросил комнату не выше третьего этажа. Только собрался принять ванну, раздался стук. Открыл дверь — никого. И тут заметил: вода в наполненной ванне ходит туда-сюда. Оказалось, что от подземных толчков стала стукаться о стену висевшая на ней картина. Проворно схватил подушку, водрузил ее на голову и голый встал под дверной косяк. К счастью, скоро все утихло.

Через пару часов меня вызвала по телефону Москва, так что ярких впечатлений для репортажа было достаточно. Мой очерк в «Правде» о трагедии Ниигаты вызвал волну сочувствия у жителей Хабаровска. По инициативе местных общественных организаций прошел сбор пожертвований. На эти средства снарядили три морских лесовоза со стройматериалами для оставшихся без крова японцев. Из бревен и досок вскоре выросли десятки домов. Они образовали Хабаровскую улицу.

Именно после этого жители Ниигаты обратились к хабаровчанам с предложением установить с ними отношения породненных городов. Был повод снова приехать в возрожденную Ниигату, чтобы написать об этой торжественной церемонии (первой в летописи отношений между нашими странами). Ну а мэр Ватанабе в знак благодарности устроил мне встречу с ниигатскими гейшами. Они слывут самыми белокожими в Японии — «благодаря тому, что тут выпадает пушистый снег, приносимый ветром с сибирских просторов».