– А дверь, значит, в полу?

– Блин, ты физику в школе учил? – с легким раздражением поинтересовался мой собутыльник.

– Допустим.

– Закон сохранения помнишь?

– Чего? – на всякий случай уточнил я.

– «Чего-о-о?» – совершенно непохоже передразнил меня Евгений. – А того! Читать умеешь? Там же русским языком написано: «Отключение дверей»! Так если ты своими непутевыми ручками одни двери отключаешь, например, в стене, то что? – спросил он и сам же ответил: – То вместо них тут же включаются другие. И тебе еще повезло, что в полу, – загадочно закончил Евгений. Однако я, хоть убей, не смог придумать худшей альтернативы.

– Кстати, ты мне так и не ответил, куда идет этот поезд? – напомнил я. – Где у него конечная, что это за ветка и вообще…

– Знаете что, голубчик? – Ларин снова поправил очки, на сей раз – пивной банкой. – Давайте не будем форсировать. У нас впереди еще дли-ительный курс.

В качестве аргумента он слегка встряхнул сумку, внутри которой что-то звякнуло. Я облизнул губы и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Становилось нестерпимо жарко.

«Я очнулся в метро-о-о, когда там тушили свет,

Меня разбудил челове-ек в красной шапке.

Это кольцо-у-о, и обратного поезда нет,

Но это не станет помехой прогулке романтика-а-а…»

– разливался из динамика голос последнего романтика русского рока. Слова песни показались мне очень своевременными и удачно сочетающимися с моими собственными мыслями. Это все еще кольцо? И обратного поезда действительно нет? Я подумал даже, что если бы у меня когда-нибудь возникло желание написать чисто транспортную повестушку… или даже романчик… я, не задумываясь, вынес бы эти четыре плохо зарифмованные строчки в эпиграф. Стихотворение про кольцо. Пауза. Растянувшееся в пространстве и во времени кольцо.

Кстати, о времени… Сколько там уже?

Вот черт! Похоже, остановились!

На циферблате уверенно застыли цифры 23:21, причем двоеточие даже не думало мигать. Замечательно! Зато теперь мы точно знаем время, когда подо мной разверзлись хляби земные. Должно быть, что-то в чувствительном механизме часов замкнулось от удара, и из прибора для изменения времени они превратились в молчаливое напоминание о том, что не стоит необдуманно дергать за все ручки, до которых можешь дотянуться. Особенно за те из них, на которые неглупые, как видно, люди понаставили пластмассовых пломб.

– Не вздыхай так, – по своему истолковал мою задумчивость Евгений Ларин. – Пива правда, больше нет. Стаканов, впрочем, тоже.

С некоторым сожалением, словно фокусник, извлекающий из цилиндра последнего кролика, Евгений достал из сумки длинную зеленую бутылку с коричневой этикеткой. «ХЕРЕС», – прочел я и немедленно вспомнил бессмертную фразу. «Хересу пожалуйста. Семьсот грамм».

Вообще-то, обычно я стараюсь не смешивать напитки. Но я бы сильно покривил душой, назвав сегодняшний вечер обычным.

– Ты не суеверный? – озадачил меня вопросом Евгений.

– Ты какого ответа ждешь, правдивого или отрицательного? – отреагировал я после короткого размышления.

– Понятно… – протянул мой собеседник. – Я тоже не очень. Значит, будем из горла.

Он ловко свернул украшенную плотной фольгой пробку и передал бутылку мне. Я сделал глоток. Жидкость пилась уже не так легко, как пиво, зато гораздо эффективнее воздействовала на подуставший за день организм. Щелочная среда у меня во рту постепенно сменялась кислым четвергом. Я еще раз приложился губами к горлышку, как горнист, недотрубивший подъем, и вернул бутылку хозяину. Раздался звук столкновения стекла и металла. Разглядев, что четыре верхних зуба у Евгения стальные, я не удержался от вопроса:

– Дела давно минувших дней?

– Типа того. Мне их это… импла… имплантировали! Чтобы пробки из бутылок легче было вынимать.

Я заметил, что мой собеседник уже изрядно пьян, и уверенно потянул бутылку из его рук. На этот раз «Херес» поступал в организм значительно легче. В динамике между тем зазвучал новый голос. Андрей Макаревич исполнял со стены песню, которая мне в общем-то нравилась, но сейчас, когда я пропускал ее текст через фильтр собственных ощущений, казалась несколько… неправильной, что ли?

Уже в первом четверостишии я насчитал две несообразности. Во-первых, пить еще было чего: бутыль опустела только наполовину, а во-вторых, говорить почему-то совершенно не хотелось. Однако молчать хотелось и того меньше, поэтому я решил поделиться своими наблюдениями с Евгением, который уже начал клевать носом.

– Забавная у них подборочка.

– А? – Он вздрогнул и перевел на меня мутный взгляд.

– Я говорю, забавная подборка песен. Все про поезд, как будто специально.

– А-а-а. – Евгений встряхнул головой и отрывисто пропел: – Поезд мчи… Ца! В чистом по… Ле! – И через паузу, заполненную тихим бульканьем, сделал собственный прогноз: – Подожди, сейчас еще БГ запоет. «Этот поезд вовне» и все такое… Предлагаю выпить за него.

– За БГ или за поезд? – зачем-то уточнил я, хотя был заранее согласен с любым вариантом ответа.

– За БГ конечно!

Мы выпили – в силу известных причин, не чокаясь и даже не одновременно.

– Кстати, – я плавно поменял тему разговора, – у тебя часов нет?

Евгений подогнул правый рукав куртки, задумался, затем переложил бутылку в другую руку, подогнул левый рукав и снова задумался.

– На моих двадцать минут двенадцатого, – определил он.

– Тоже встали? – Я посмотрел через его плечо. Часовая и минутная стрелки на циферблате действительно складывались в 23:20, а вот секундная уверенно указывала куда-то на север.

– Блин! – так или примерно так отреагировал Евгений. Он приложил левое запястье к уху и сокрушенно вздохнул. Но уже через секунду его глаза подозрительно заблестели. – Или это не с часами? – советовался он сам с собой. – Или это просто со временем? Ты не заметил, как стало жарко в вагоне?

Я кивнул. Сложно было не заметить.

– Так, все сходится, – обрадовался он.

– Что сходится-то?

– Все! – Евгений сделал всеобъемлющий жест руками, и я воспользовался ситуацией, чтобы завладеть переходящей зеленой бутылкой. – Гора с горой, человек с человеком, ряд Тейлора… с этим, как его… остаточным членом!

– А поподробнее? – попросил я.

Он с выражением полного удовлетворения на лице откинулся на спинку сиденья и почти обиженно напомнил:

– Ты же говорил, что изучал в школе физику.

– Ну как изучал… – начал было оправдываться я.

– Так значит, имя Бойля… Бойля… – Евгений с мольбой посмотрел на меня.

– Мариотта?

– Ага. Так значит, имя Бойля-Мариотта вам должно быть знакомо? – спросил Ларин, совершенно меняя тон. Теперь он представлялся мне экзаменатором.

– Знакомо. Только это два имени.

– Тем более! – Он многозначительно поднял указательный палец, затем, не прекращая движения, поправил сползающие с носа очки – Вспомните пожалуйста, формулировку закона Бойля-Мариотта в его