видели, как Пенечкины трудятся наравне со всеми. Орленок бодро трюхал. Слава обдумывал вопросы классовой политики в Козловке, там недавно организовалась комсомольская ячейка, но не находилось подходящего секретаря. Больше всех для этой роли подходила Катя Журавлева, умная, серьезная и уже взрослая девушка, но у ее отца сад с двадцатью яблонями и две коровы, что несовместимо с постом секретаря. Проехали Черногрязку, где никак не удавалось создать ячейку, очень уж здесь все были маловозрастные, все бы играть в бабки да в лапту. Сколько букварей отправили в Черногрязку, все равно полно неграмотных, а в Козловке не только Катя, но и ее мать знала Гюго, — Катя вслух прочла ей «Собор Парижской богоматери».

Дом Франков стоял на отлете. Слава свернул к дому, на двери замок, объехал дом, и там на двери замок, «анютины глазки» синеют на всех клумбах. Славушка поехал к школе, вымытые окна блестели. Вера Васильевна поднялась на крыльцо. Славушка распряг Орленка, навязал путы, хотя мерин и так никуда не уйдет, пустил на лужок, сам тоже пошел в школу.

Варвара Павловна говорила Вере Васильевне:

— В нашем доме сельсовет собираются поместить, хотели школу в дом перевести, Ольга Павловна не позволила. Теперь живем при школе, в одной комнате…

Комната у сестер заставлена мебелью, одна полка в книжном шкафу занята посудой. Одна чашка — высокая, синяя, с розами, с позолотой.

Варвара Павловна перехватила взгляд мальчика.

— Алексея Павловича чашка, его любимая, севр, кто-то из прадедов лет сто назад привез из Парижа… Поставлю сейчас самовар, а пока пройдем к Ольге Павловне, она в саду, будет рада…

Ольга Павловна садовыми ножницами подрезала кусты…

— Привезла ваши книги, Ольга Павловна.

— Могли не торопиться.

— И представь, Оленька, Вера Васильевна привезла еще яиц.

— Каких яиц, Варенька?

— Понимаешь, подарок, это так трогательно и так щедро…

Ольга Павловна проводит рукой по стволу яблони точно поглаживает ее.

— Золотой ранет, прелестные яблоки, осенью я вас угощу, так хочется сохранить…

Оказывается, Ольга и Варвара Павловны нанялись в сад сторожами, сад перешел в собственность крестьян, и сельский сход нанял бывших владелиц, пока еще сторожить нечего, но сад нуждается в постоянном уходе.

— Даже зимой, чтобы снег не обломал веток, чтоб зайцы не обгрызли стволов…

— Оленька, я пойду накрою…

Вера Васильевна идет с Варварой Павловной.

— А я пройдусь со Славой по саду…

Вот у кого Славушка хотел бы учиться, Ольга Павловна все знает, но ничему не учит, припомнит кстати, расскажет исподволь — и точно разбогател!

Рассказывает о яблонях, о скрещивании сортов, о перекрестном опылении…

— Помните Алексея Павловича? Этот сад выращен его руками.

— Мама не рискнула выразить Варваре Павловне…

— И не надо…

— Но как это произошло? — осмеливается спросить Славушка.

— Вечером в деревню пришла какая-то воинская часть, на ночевку солдаты расположились и в избах, и в школе, и в помещичьем доме, порядка ради заглянули в подвал, забрали, естественно, оставшиеся яблоки, похвалили нас: «Правильно поступаете, обучаете народ». Расспрашивали Алексея Павловича, почему школа называется «Светлана», рассматривали книги: «Молодец, папаш, сколько перечитал». Утром собрались выступать, но кто-то в деревне назвал Алексея Павловича бароном, привыкли ведь, всегда звали бароном, а тут кто-то: «Как барон?» — «Барон!» — «Настоящий барон?!» Вернулись обратно в дом. «Папаш, ты барон?» — «Барон». — «Что ж ты молчишь, в таком разе, извини, должны мы тебя взять, мы баронов истребляем по всей планете, собирайся, папаш, совесть не позволяет тебя оставить». Алексей Павлович надел бекешу: «Что поделаешь, Варенька…» Солдаты спешили, вывели за околицу и расстреляли, утром кто-то пошел искать корову, а он тут же, за деревней, в логу…

Ольга Павловна помолчала.

— Кто остался жив, будет в этом году с яблоками.

Спросила Славу, кем он собирается стать, и он неожиданно для себя признался, что мечтает о политической деятельности.

Ольга Павловна с состраданием посмотрела на мальчика:

— Как вы будете раскаиваться…

Слава сразу вспомнил, что у него в Козловке дела, неловко извинился, перемахнул через канаву, сад не огорожен, козловские помещики не слишком охраняли свои яблоки, и побежал в деревню.

Катю он застал за шитьем.

— Готовишь приданое? — пошутил Славушка. — Замуж собираешься?

— Нет, я не скоро выйду, — ответила Катя. — У меня другой план.

— А в секретари ячейки пойдешь?

— На лето, а осенью учиться.

— Так учти, Катя, — сказал Славушка. — Волкомол считает, что именно тебе быть в Козловке секретарем.

Он еще поболтал с Катей и побежал обратно.

Варвара Павловна и Вера Васильевна пили чай…

Незаметно стемнело, баронессы заахали: «Как же вы поедете?» — 'Какие-то пять верст, — сказал Славушка, — Орленок домчит… — хотел сказать «за полчаса», но не решился, «за час» тоже не решился. — Часа за полтора, — сказал и пошел запрягать мерина.

Ольга Павловна вынесла обвязанный бечевкою пакет.

— Это из книг, что особенно любил Алексей Павлович…

Славушка небрежно сунул пакет в саквояж, лишь много позже оценит он этот дар, «Опыты» Монтеня, первое русское издание 1762 года.

Старухи расцеловались с гостьей, Славушка тряхнул вожжами, Орленок даже припустился рысцой.

Но едва выехали на дорогу, как очутились в кромешной тьме, ночь как осенью в октябре, небо затянуло облаками, ни звездочки, ни просвета. Дорога шла под уклон, Орленок шагал, как в дни молодости, даже вдруг заржал, точно подбадривал себя, дрожки покатились быстрее.

— Ты не очень спеши, — сказала Вера Васильевна сыну, — в такой тьме лучше не торопиться.

Колеса совсем утонули в пыли. В лицо повеяло полевой свежестью, потянуло ночным холодком. Славушка снял курточку:

— Накинь, мама.

Орленок пошел что-то слишком осторожно и вдруг стал.

— Ну чего ты?… Пошел, пошел! — Стоит как вкопанный. — Что тебе там попритчилось? — Славушка отдал вожжи матери, соскочил с дрожек, наклонился, — не по дороге ехали, по траве, вправо — трава, влево — трава, где-то мерин свернул с дороги. Поехали обратно. Стало совсем холодно. — Да иди ты, черт!

— Слава, не ругайся…

Он не ругался бы, если бы не так холодно. Оглянулся, мать сжалась в комочек. Ужасно жалко маму. Если бы этот росинант не сбился с дороги, сейчас подъезжали бы к Успенскому. Колеса как-то необычно зашуршали. Славушка соскочил, пошарил рукой, чуть не обрезался. Осока. Хоть бы луна выглянула, надо ж таким облакам… Откуда здесь взяться осоке? Не растет по дороге в Козловку осока. Сбились где-то с дороги. Перед Славушкой крутой склон, поросший травой, не столько видит глазами, сколько ощущает ногами, понимает, забились в какую-то лощину. Орленок стоит, точно уперся во что-то.

— Что делать? — дрожащим голосом спросил Славушка.

— Дождемся утра…

Славушка ослабил подпругу, хотел распустить хомут, тот и сам расхомутился, развязался ремень, пусть