Ничто из того, что я делала, не могло заставить ее улыбнуться. Ничто из того, что я делала, не могло заставить ее посмотреть на меня. Сначала я думала, что она и вправду ждет Кайла. Но дети слишком умны для этого. Она ждала, чтобы ей сказали, что он не вернется.

Некоторое время спустя Лу с Кариной, Кейт и Марго отправилась в Шотландию, чтобы отвезти Карину в Эдинбургский университет, где та получала степень географа. По дороге домой они внезапно свернули и проехали по Северной Англии до большого серого здания в глуши под названием «Дом Святого Антония для детей». И когда они снова поехали прочь, заднее сиденье машины было пустым, потому что Лу и Кейт сидели спереди, а Марго стояла во дворе Дома Святого Антония, с игрушечным медведем под мышкой и небольшой сумкой у ног. Ее маленькое сердце сильно колотилось.

— Папа, — сказала она, наблюдая, как машина едет прочь.

Глядя на серое, как катаракта, здание, я содрогнулась. Мне слишком хорошо было знакомо это место.

Дайте мне выплеснуть все то, что я помню о Доме Святого Антония для детей, в котором промучилась с четырех лет до тех пор, когда мне исполнилось двенадцать лет девять месяцев и шестнадцать дней.

Во-первых, следует упомянуть, что большую часть своей взрослой жизни я провела в обществе бутылок со спиртным, которое помогало мне избавляться от постоянного комка в животе, оставленного этим местом. И вот теперь я поняла, при каких обстоятельствах тут появилась. После того как узнала, что такое быть любимой, после тепла и утешения дома Эдвардса, после того как наслаждалась собственной комнатой размером с общую спальню на двенадцать детей в Доме Святого Антония, после того как имела обожавшую меня старшую сестру — после всего этого я оказалась среди детей постарше, которые каждый день и каждую ночь вдребезги разбивали мое чувство собственного достоинства… Теперь я знала, почему боль длилась так долго и не исчезла даже тогда, когда я выбралась отсюда. Возможно, было бы лучше, если бы я прожила у Салли и Падрига чуть подольше, тогда любое ожидание любви было бы выбито из меня, а пребывание в Доме Святого Антония не стало бы для меня таким потрясением.

Ребенку, которым я тогда была, место запомнилось громадным. До XVIII века тут размещался госпиталь, который стал работным домом, после чего его превратили — только по названию — в приют для сирот. Мне почему-то запомнились горгульи на каждом углу здания, но тут не было ни одной.

Парадный вход, к которому вели две поскрипывающие ступеньки, находился за колоннадой. На массивной черной двери было два медных кольца: одно размещалось высоко, для взрослых, второе — пониже, для детей. Я хорошо помнила, как постучалась в первый раз. Кольцо было таким толстым, что мне не удалось полностью его обхватить. Комнаты, все двадцать пять, показались мне огромными: и классы со старыми деревянными партами, и спальни. Никаких ковров, никаких обогревателей в спальнях, никакой горячей воды, по крайней мере в общих туалетах. Голые мрачные помещения, только на стенах висели портреты работавших здесь людей — пожелтевшие фотографии суровых хозяев и хозяек, которые калечили души большинства детей, имевших несчастье попасть сюда.

Снова войдя в приют, я очень ясно вспомнила себя в прошлом. Я наслаждалась шестидесятыми годами — белый «Ситроен DS19» Кайла был просто сказкой, и я с ума сходила по брюкам клеш Лу и по коллекции виниловых долгоиграющих пластинок «Битлз» Карины, но Дом Святого Антония напоминал о древних временах, о годе эдак 1966-м.

На Земле есть много мест, которые не принимают прогресса — и не примут. Есть очень много подобных людей, и к ним относилась Хильда Маркс.

Мисс Маркс заправляла в Доме Святого Антония. Жительница Глазго, с щеками, напоминавшими йоркширские пудинги, и неправильным прикусом, придававшим ей печальное сходство с жабой, Хильда Маркс обладала характером, пригодившимся бы в гестапо. Наказанием за плач была порка — четыре удара. Наказанием за разговоры на задних скамьях была порка — десять ударов. Детям в возрасте от двух до четырнадцати полагалось вылезать из постели к шести часам утра, ложиться в постель к девяти. Одна минута задержки после шести или опоздания к девяти означала день без еды.

Инструментом наказания служила маленькая палка для младших детей и кожаный хлыст для детей старше пяти, хотя я хорошо познакомилась с хлыстом, прежде чем достигла положенного возраста.

Марго стояла под дождем, наблюдая, как Лу и Кейт уезжают — ни одна из них не оглянулась. Машина исчезла, пыль посыпанной гравием подъездной дороги давно улеглась, но Марго еще долго не двигалась с места, все так же держа под мышкой игрушечного медведя. Ее волосы обвисли от дождя, все ее существо было полно обиды и недоумения. Развитая не по годам и умная, она догадалась, что это навсегда. Поверьте — ужасно видеть столь маленького ребенка, душа которого полна такого знания.

Я исследовала горизонт. Ничего, кроме полей и маленькой убогой деревушки в нескольких милях отсюда. Я хотела проверить, существует ли хоть какой-то способ помешать ей войти в эти двери. Нет ли машины, которую я могу остановить, какой-нибудь любящей семьи, которая едет в эту сторону, заметит трехлетнюю девочку на дороге и возьмет ее? А что насчет жителей деревни? Передо мной промелькнули их лица: по большей части старые фермеры, несколько забитых жен. Никто не подходил под мои требования. Примерно в тридцати милях отсюда находился большой город. Мы могли попытаться.

Я прикоснулась к плечу Марго и велела ей следовать за мной. Я слегка подтолкнула ее, но она не двинулась с места. Я побежала к воротам и выкрикивала ее имя, пока не охрипла. Она не двигалась. И я не могла уйти без нее. Предназначение? Забудьте про него. Все дело в решимости. Марго усвоила это, сама того не сознавая и не понимая.

Я нехотя вернулась туда, где она стояла. Присела перед ней, обняла и попыталась все объяснить. Я попыталась растолковать все так, чтобы могла усвоить моя трехлетняя личность.

Знаешь что, Марго? Ты крепкий ребенок. Тебе будет лучше без этих людей. Из Лу такая же мать, как из большой белой акулы. Кейт — антихрист. А я здесь, с тобой, малышка. Ты проведешь немножко больше времени, чем тебе понравится, за этими дверями. Но знаешь что? Я тебя не оставлю. Я на твоей стороне. Там есть плохие люди, не сомневайся. Плохие люди есть везде. Может, это к лучшему, что ты встретишься с ними раньше, а не позже. Поверь мне, чем раньше ты научишься, как не терпеть дураков, тем будет лучше. Это хорошо. А теперь — не бойся. Не плачь. Ладно, плачь. Излей душу. А потом будь что будет. Больше никаких слез до тех пор, пока ты не оставишь это место. Слезы слишком дорого здесь обходятся.

Марго подождала, пока я договорю, а потом повернулась к входной двери, взялась за кольцо и постучала изо всех сил. Прошло несколько минут. Дождь превращался в серебристые веревки. За дверью раздался звук тяжелых шагов. Ручка повернулась. Дверь распахнулась. На пороге, нависая над Марго, возникла Хильда Маркс. Она воззрилась на Марго сверху вниз и рявкнула:

— Что это такое? Утонувшая крыса?

Марго уставилась на колени Хильды. Та ухватила пальцами подбородок Марго и вздернула ее лицо вверх.

— Сколько тебе лет?

Марго молча смотрела на нее.

— Как. Тебя. Зовут?

— Марго Делакруа, — твердо сказала Марго.

— Ирландское имя, судя по всему. — Хильда подняла брови. — Мы скоро выбьем из тебя это. Вместе с ослиным упрямством. Что ж, Марго Делакруа, сегодня твой счастливый день. Один из наших постояльцев только что скончался, поэтому у нас есть свободная кровать. Быстро заходи. Заходи. Тепло лучше держать по эту сторону дверей.

Как только мы шагнули внутрь, омерзение, которое я испытывала благодаря возвращению в место моего самого огромного детского ужаса, вскоре отступило на задний план благодаря странной встрече. У подножия лестницы стояла ангел-хранитель Хильды.

Стройная, печальная, с ниспадающими бронзовыми волосами, она была очень похожа на Хильду, как ее младшая, более красивая сестра. Я кивнула ей. До этого момента другие ангелы были склонны держаться