быть и речи, — но он потащил меня на тропинку, которая вела через поле, вдоль линии электропередач, и заканчивалась примерно за квартал от круглосуточного магазина. По дороге туда мы молчали, в самом магазине — тоже. Маршалл заговорил, только когда мы вышли со стаканами в руках, потягивая через соломинки холодный, сладкий, совершенно восхитительный коктейль.

— Классная штука, — произнес он, посмотрев на меня.

Я кивнула.

— Потрясающая.

И тут Маршалл улыбнулся. У меня захватило дух, раньше я ни разу не видела его улыбающимся. Потом было еще страннее: едва мы ступили на тропинку, он взял меня за руку, так мы и шли всю дорогу домой, Маршалл шагал впереди, а я чуть сзади. Я никогда не забуду той прогулки: ледяной вкус слёрпи, теплая ладонь Маршалла, и мы бредем под предзакатным солнцем, а рядом поднимаются ввысь опоры проводов, отбрасывая длинные косые тени.

Через несколько минут он остановился и поцеловал меня, и мне тогда показалось, что время исчезло — мое сердце, воздух и весь мир вокруг словно замерли. После всякий раз, когда я была с Маршаллом, я вспоминала тот день. Может, из-за окружающей обстановки — только мы вдвоем в огромном поле, а может, из-за того, что все случилось впервые. Тогда нам было хорошо вместе, но ненадолго.

Маршалл не был моим парнем. Впрочем, просто другом я бы его тоже не назвала. Наши взаимоотношения были гибкими, складывались неровно и зависели от компании, количества выпитого и прочего. Собственно, меня это вполне устраивало, я всегда старалась избегать лишних обязательств, причем довольно успешно. Главный фокус в том, чтобы не отдавать больше, чем ты готова потерять. Мы с Маршаллом словно играли в игру «А мне до лампочки». Я кокетничала с другим парнем на вечеринке, а со следующей Маршалл уходил с какой-нибудь девицей. Он мне не перезванивал, а я на несколько дней исчезала из виду, заставляя его волноваться и думать, что я замышляю. В общем, все в таком духе.

Мы давно привыкли к подобному стилю общения, он казался нам вполне естественным. Но теперь я радовалась его голосу, такому родному и знакомому среди всей этой новизны, и даже нарушила собственное правило, предложив больше, чем хотела.

— Да, я тут занималась семейными делами, — ответила я, прислоняясь спиной к стенке телефонной будки. — Переехала к сестре и…

— Подожди секундочку, хорошо? — попросил Маршалл, я услышала, как он закрывает телефонную трубку ладонью. Затем он что-то сказал, но я не разобрала слов.

— Извини, — вновь обратился он ко мне и кашлянул. — Так что ты говоришь?

И меня отпустило. Даже тоска по нему оказалась мимолетной, как и все остальное.

— Ничего, — ответила я. — Мне нужно идти. Я перезвоню позже, ладно?

— Отлично, увидимся.

Я повесила трубку и полезла в карман за мелочью. Глубоко вздохнула, снова сняла трубку и, прижав ее к уху, опустила монетки в прорезь. Я знала — человек, которому я звоню, будет рад поговорить со мной.

— Руби? — воскликнула Пейтон, едва услышав мой голос. — Господи, что с тобой стряслось?

— Ну… — начала было я, но она уже тараторила без остановки.

— Прикинь, я ждала тебя во дворе, ждала, а ты так и не пришла! Ну, думаю, видно, обиделась на меня, а тут Аарон говорит, что тебя, мол, копы вытащили с урока и с концами, и никто не знает зачем. А потом я проезжала мимо твоего дома, а там все было темно…

— У меня все хорошо, — перебила я подругу, опасаясь, что время выйдет. Я не хотела грубить, просто Пейтон любила повторять одно и то же, даже если другие знали суть происходящего не хуже ее. — Семейные обстоятельства. Я пока поживу у сестры.

— Ну ты даешь! — воскликнула она. — Тут все только о тебе и говорят! Такое болтают!

— И что же?

— Это ужасно! — с искренним возмущением сообщила Пейтон. — Будто бы в чем ты только не замешана: от убийства до проституции!

— Меня не было всего два дня.

— Я, конечно, за тебя вступилась, — торопливо добавила подруга. — Сказала, что ты не такая. Прям так и сказала.

— Ценю твою поддержку, — сказала я.

— Да ладно, чего уж там.

Из трубки доносился шум голосов, судя по всему, Пейтон была на поляне неподалеку от школы, где мы обычно зависали после уроков.

— Так что все-таки случилось? Это из-за твоей мамы?

— Ну типа того, — ответила я. — Ничего серьезного, не бери в голову.

Пейтон была моей лучшей школьной подругой, но даже она не знала, что мама уехала. Собственно, Пейтон никогда не видела мою родительницу, и не случайно — как правило, я предпочитала сохранять личную жизнь личной. Тем более при общении с Пейтон, чью семью можно было бы назвать идеальной. Обеспеченные, состоявшиеся люди, они жили в большом доме в престижном районе Арборз, а сама Пейтон еще год назад считалась послушной дочерью, хорошо училась и играла за школьную команду в хоккей на траве. Однако летом она начала встречаться с моим дружком Аароном, большим любителем развлечься, впрочем, вполне безобидным. Осенью Пейтон выгнали из католической школы Святой Микелины. Родители, конечно, были не в восторге, но надеялись, что бунтарство Пейтон — сиюминутная блажь, которая пройдет, стоит им с Аароном разбежаться. Через несколько недель так оно и произошло, но к тому времени мы с ней уже подружились.

Если описывать Пейтон одним словом, то она милашка. Невысокого роста и фигуристая, она отличается удивительным простодушием, что злит и умиляет одновременно. Иногда я чувствовала себя старшей сестрой, а не подругой: мне приходилось спасать Пейтон от разных придурков на вечеринках, поддерживать ей голову, когда ее рвало, или объяснять, как пользоваться навороченными электронными штучками, которые ей вечно дарили родители, — но зато с ней было весело, она водила машину и никогда не отказывалась заехать за мной, даже в ту глухомань, где я жила. Или отвезти меня обратно.

— Слушай, — сказала я, — мне нужна твоя помощь.

— Что именно?

— Я сейчас неподалеку от «Перкинс-Дей», и мне нужно кое-куда съездить. Подбросишь?

— Неподалеку от «Перкинс-Дей»?

— Ну да. Чуть дальше по улице.

Она замолчала, и я услышала, как рядом с ней кто-то смеется.

— Господи, Руби… жаль, но я не могу. Мне нужно через час быть дома.

— Это совсем рядом.

— Да знаю я. Но ты же в курсе, что моя мамаша устраивает в последнее время.

Родители недавно учуяли от Пейтон запах пива и ввели режим строгого контроля, включающий постоянную слежку, тщательные обнюхивания и неожиданные обыски ее комнаты.

— Погоди, а Маршаллу ты звонила? Он наверняка…

— Нет, — ответила я, покачав головой. Пейтон, неисправимый романтик, никогда не понимала наших с Маршаллом отношений, для нее любая история была историей любви. — Ничего страшного, не беспокойся.

Еще одна пауза в разговоре, и до меня вновь донесся смех, музыка из радиоприемника, рычание заводящегося двигателя. Я сказала правду, дотуда было не больше пятнадцати миль, но они вдруг показались мне огромным расстоянием.

— Точно? — не поверила Пейтон. — Я могу попросить кого-нибудь из наших.

Я сглотнула, прислоняясь к стенке будки. Напротив, как раз над телефоном, кто-то написал жирным черным маркером: «Где ты спишь?» Ответ был нацарапан ниже, не так броско: «С твоей мамой». Я подняла руку, вытерла лицо. Не то чтобы я ждала, что все бросятся мне на выручку, но все же…

— Не, забей, — сказала я. — Все нормально. Я что-нибудь придумаю.

— Ладно, — согласилась она. Где-то рядом с ней раздался автомобильный сигнал. — Слушай, дай мне телефонный номер твоей сестры. Вечером позвоню, поболтаем.