отважных путешественников к далеким звездам. Но памятники давно покрылись мхом и облупились. Калининград — один из самых убогих и загрязненных уголков Европы. Благодаря космической гонке он стал посмешищем. В московском Музее космонавтики (где можно увидеть корабль-спутник Юрия Гагарина, размером не больше буфета образца пятидесятых, или копии ракет, запускавших в космос собак, пока люди не научились возвращать их на землю), сейчас пусто, если не считать вереницы скучающих школьников. Это старая коммунистическая Россия. Никому не нужны вещи с маркировкой СССР. Космическая гонка так и не стала грандиозным символом власти. Это полный провал. Такова правда о программе освоения космоса: настоящее обогнало будущее. Ракеты — громкие, мощные, внушительные, символизировавшие стремление человека вперед и вверх, — сейчас лишь устаревшая, затратная технология. Будущее не в бессмысленной растрате все большего количества полезных ископаемых. Мечта о том, что исследование космоса позволит человеку колонизировать новые миры, ушла в прошлое.

А новейшие научные открытия, призванные появиться в результате космической гонки, как грибы после дождя, обернулись тефлоном и ручками, которые пишут вверх ногами. Невероятным прорывом космической эры стали компьютерные технологии, а они не имели ничего общего с Хьюстоном и мысом Канаверал. Их придумали в садовых сараях Калифорнии. Технология запуска на орбиту глыб металла с двумя замотанными в фольгу учителями географии внутри устарела так же, как паровой каток, да и никогда не была столь вдохновляющей и красивой, как астрофизика. Вот где будущее космических путешествий — двигаться вперед, оставаясь на месте. Животные, растения и минералы оказались лишним компонентом программы освоения космоса. Балом правит математика. Последний рубеж прячется не где-то за Млечным Путем. Планета, до которой необходимо добраться, — наша собственная. Космонавты больше не кумиры детей. Наши потомки сейчас хотят жить с пингвинами и спасать дельфинов.

Единственная прекрасная вещь, доставшаяся нам от ненасытной космической гонки, — это фотография голубой планеты. Наш общий портрет — поразительный, нежный и трогательный. По иронии судьбы именно эта фотография способствовала зарождению экологического движения. Нам нужно было сбежать из собственного мира, чтобы оглянуться и понять, что для нас самое важное и где должна идти битва за будущее.

Когда инопланетяне, наконец, получат тот металлический ящик, что мы им отправили, они, скорее, обнаружат не бесполую парочку Сагана, а дохлую собаку.

Одни из самых приятных свойств слов — их строгость, аккуратность, аскетизм. Слова черно-белые, а буквы на странице прямолинейны и, простите за тавтологию, буквальны. Связь писателя и читателя интимна и устанавливается мгновенно — мысль, облеченная в несколько знаков, застывает, чтобы вновь возродиться. Этот процесс не изменился со времен клинописи, когда тростниковые стебли мяли мокрую глину. Написанное не хитрит — никаких происков, никакой ловкости рук. Слова такие, какие есть. Прочтя предложение, вы можете проследить мысль, понять, как оно было написано. Вы знаете, как это происходит, до тех пор, пока речь идет о прозе.

К поэзии же эти правила не применяются. Это совсем другое. Выглядит вроде бы так же — знакомые буквы и слова, но является, в сущности, чем-то совершенно иным. Словно по волшебству, поэзия парит над страницей, над словами. Она возникает вне черно-белых строк, будто письмена — это ясновидящие, призывающие духов.

А теперь мы собираемся увенчать лавровым венком очередного поэта. Поэты ищут укрытия, шлепая биркенштоками[73], прикрывая лицо, сбегая от света рампы, будто помощники режиссера, внезапно вынужденные пробоваться на роль Гамлета. Есть те, кто спрашивает, нужен ли нам поэт-лауреат? Награжденный бочкой шерри, прижатый к груди власть имущих, вынужденный выслушивать тосты в свою честь на этих искусственно-пластиковых приемах и, конечно же, выплевывать бессмысленные вирши по случаю рождения очередного королевского отпрыска, Олимпиады или запуска ядерной подлодки. Поэт-лауреат — козел отпущения, призванный смиренно принимать обвинения в мещанстве и выступать объектом публичной травли для прессы.

В то же время поэты — не шоумены от природы. Поэзия всегда была таинством. Стихи — это закодированные послания, предназначенные только для твоих глаз, спрятанные под подушкой или за бутылкой виски, привязанные к букету роз или вовсе написанные водой. В журналах о культуре нет рубрики с рецензиями на стихи, а по телеку не показывают программы о поэзии или церемонии награждения поэтов. В гонке за известностью поэты далеко позади актеров, музыкантов, художников и даже прозаиков. Я думаю, Венди Коуп с Шеймасом Хини[74] могут пройтись под ручку по большинству магазинов сети Waterstone’s[75] и остаться неузнанными. Стихи продаются все меньше и реже.

Эта скрытность, немодная нынче застенчивость пытается скрыть важную истину — большинство из нас были освежеваны, набиты стихами и зашиты. Мы отмечены стихами. Даже если мы не прочли ничего нового в течение десятилетия, мы все еще храним милые нам строки у сердца. Спроси любого, что лежит в основе его личной культуры, и это окажется поэзия. Отрывки, строчки — мы носим их в себе до конца.

Стихотворение — та вещь, что выходит за пределы своего устройства.

Каждый день я пишу огромное количество слов, упорядочивая их так аккуратно, как только могу. Я обращаюсь с ними уважительно, наслаждаюсь их весом и легкостью, выстраиваю из слов узоры и скидываю их в кучу. Я люблю их легкомысленной любовью и подчиняюсь им с осторожностью дрессировщика львов. Они — инструменты моего ремесла. Мне кажется, я могу превратить в ремесло создание почти любой вещи из слов — от панегирика до списка покупок. Но не имею ни малейшего понятия о том, как создается стихотворение. Конечно, я пытался писать. Я выстраивал строчки, подсчитывал слоги, вытягивал внутренние рифмы, создавал гладкие, как шелк, сравнения, усеивал строки метафорами, но это была не поэзия. Моя поэтическая солянка так и оставалась прикованной к странице.

Тяжелее, чем писать стихи, может быть только писать о стихах, как вы уже, наверное, заметили. Автор превращается то в претенциозную феечку, то в настоящего головореза. Для начала, никто не знает, что такое на деле поэзия. Она радостно перепрыгивает через все заборы, построенные, чтобы оградить и защитить ее. Оксфордский словарь английского языка предлагает нам «образную, творческую литературу в целом», но даже не начинает раскрывать тему. Дальнейшее еще более непонятно: определение указывает на «мастерство или характерные черты поэта».

И снова эти стихотворные размеры, и прочее фигурное расположение слов. Само слово «поэт» впервые прозвучало в XIV веке у Чосера. Оно произошло от нормандского французского, ранее латинского и греческого слова «создатель». Люди пишут книги, определяя, чем является и не является поэзия, но говорят лишь о ее механике. Это все равно, что распотрошить ласточку, чтобы понять механизм полета. Я спросил редактора, что такое поэзия, и она ответила: «Это то, что нельзя отредактировать». Ни одно из этих описаний не поможет вам написать стихи, но в то же время поэзия проста и узнаваема, как дорожный знак.

Поэзию узнаешь мгновенно — об этом кричит первая же строчка. Но в то же время она не подчиняется правилам. Строки могут быть любой длины, ритмов — столько же, сколько на бразильском танцполе, а знаков пунктуации — сколько захотелось автору. Поэзия может обладать математической доскональностью и непостоянством шестнадцатилетнего подростка. Она существует вне грамматики и может связать себя экивоками и этикетом так, как не смогла бы японская доминатрикс[76], но при этом остается цельной и настоящей, самым проникновенным и трогательным признанием, пронизанным сотней оттенков значений. Одна женщина написала Дилану Томасу[77], что ей очень нравится его поэзия, но она не уверена, что понимает ее так, как им было задумано. Томас ответил, что стихотворение подобно городу — у него множество ворот. Поэзия — это культурный пик, апогей цивилизации. Она облекает в слова, выкрикивает и шепчет то, что невозможно сказать словами.

И как это ей удается? Невозможно научиться быть поэтом, натренироваться в стихосложении. Я однажды судил поэтический конкурс. Вы даже не представляете, сколько людей пишут стихи, не являясь