Лена! Это ты?

В нескольких метрах вокруг нас большие покрытые мхом дубы и белые елки, вырванные из земли с корнями, упали на землю.

Лена, не надо!

Линк пробрался к Ридли:

— Разворачивай леденец, детка.

- Я же просила не называть меня «деткой».

Впервые за несколько часов я увидел небо. Вот только оно было темным. Черные магические тучи сгустились над нами. Потом я почувствовал что-то где-то издалека.

Скорее даже, услышал.

Лену.

Итан, беги!

Это был ее голос; голос, который молчал так долго. Но если Лена говорит бежать, то кто тогда вырывает деревья?

Ли, что происходит?

Я не услышал ее ответ. Была только темнота, это магические облака неслись на нас, словно мы были их целью. А потом я увидел, чем они были на самом деле.

- Осторожно! — я оттащил Лив назад и толкнул Линка в сторону Ридли как раз вовремя. Мы упали в низкий кустарник в тот момент, когда с неба, подобно дождю, начали падать сломанные сосны. Ветки складывались в огромную кучу точно в том месте, где мы стояли. Пыль жгла глаза, и я уже ничего не видел. Грязь попала в горло, и я закашлялся.

Голос Лены исчез, но я услышал что-то еще — гул, как если бы мы натолкнулись на улей с тысячами пчел, готовых убить за свою королеву.

Пыль стояла такая, что я с трудом мог различить силуэты вокруг себя. Лив лежала возле меня, над глазом у нее текла кровь. Ридли всхлипывала, склонившись над Линком, которого пригвоздила к земле здоровенная ветка:

— Очнись, Малыш Динки. Очнись!

Когда я подполз к ним, Ридли отпрянула. На ее лице отразился чистый ужас. Только она смотрела не на меня. Она смотрела на что-то позади меня.

Гул становился все громче. Я затылком чувствовал обжигающий холод магической темноты. Когда я обернулся, из огромной кучи сосновых иголок, которая чуть было не похоронила нас под собой, сформировался своего рода костер. Пирамида из иголок создала погребальный костер, гигантскую горящую платформу с пиком, нацеленным в черные тучи. Но пламя не было красным, и от него не шел жар. Оно было таким же желтым, как глаза Ридли, а в них не было ничего кроме холода, тоски и страха.

Рыдания Ридли стали громче:

— Она здесь.

Я посмотрел вверх, из шипящего желтого пламени погребального костра появилась каменная плита. На камне лежала женщина. Она выглядела почти мирной, как умерший святой, которого сейчас понесут по улицам. Но в ней не было и капли святости.

Сарафина.

Ее глаза распахнулись, и губы изогнулись в холодной улыбке. Она потянулась, как кошка после сна, потом встала на камне. Снизу, где мы стояли, она казалась метров пятнадцати высотой.

- Ты ждал кого-то другого, Итан? Могу понять твое замешательство. Ты ведь знаешь, как говорят: какая мать, такая и дочь. В этом смысле, мы становимся все более похожими не по дням, а по часам.

Сердце колотилось. Я видел красные губы Сарафины, ее длинные черные волосы. Я отвернулся. Не хотел видеть ее лицо, так похожее на лицо Лены:

— Отстань от меня, ведьма.

Ридли все еще плакала, стоя на коленях возле Линка и раскачиваясь взад-вперед, как безумная.

Лена? Ты меня слышишь?

Гипнотический голос стоявшей над огнем Сарафины поднимался над ревом пламени:

— Я здесь не ради тебя, Итан. Тебя я оставлю для своей дорогой дочери. Она так выросла за последний год, не правда ли? Нет ничего лучше, чем видеть, как твое дитя достигает своего полного потенциала. Дает матери повод для гордости.

Я смотрел, как пламя ползет вверх по ее ногам:

— Ты ошибаешься. Лена не такая, как ты.

— Кажется, я уже где-то это слышала, наверное, на дне рождения Лены. Вот только тогда ты в это верил, а сейчас врешь. Ты знаешь, что потерял ее. Она не может изменить того, что предначертано.

Огонь достиг ее талии. У нее были идеальные черты женщины рода Дюкейн, только они казались изуродованными на Сарафине.

— Может, Лена не может этого изменить, но я могу. Я сделаю все, чтобы защитить ее.

Сарафина улыбнулась, и я съежился. Ее улыбка так напоминала улыбку Лены — или то, как Лена улыбалась в последнее время. Когда пламя достигло ее груди, она исчезла.

— Такой упрямый и так похож на свою мать. Перед смертью она сказала то же самое. Или нет? — я услышал шепот над ухом. — Видишь ли, я забыла, потому что это было мелочью.

Я застыл. Сарафина стояла теперь возле меня, все еще окутанная пламенем. Но я знал, что это был не земной огонь, потому что чем ближе она была, тем холоднее мне становилось.

— Твоя мать была мелочью. Ее смерть не была ни благородной, ни важной. Просто в тот момент мне захотелось это сделать. Это ничего не значило, — языки огня подобрались к ее шее и сомкнулись над ее телом. — Как и ты.

Я попытался схватить ее за горло, мне хотелось разорвать его, но мои руки ухватили лишь пустоту. Она была видением. Я жаждал ее смерти, но не мог даже прикоснуться к ней.

Сарафина рассмеялась:

— Ты думаешь, я бы стала тратить свое время и приходить сюда во плоти, смертный? — она повернулась к Ридли, которая все еще раскачивалась, зажав рот руками. — Забавно, не правда ли, Ридли? — Сарафина подняла руку и раскрыла ладонь.

Ридли поднялась на ноги, ее руки вцепились в собственное горло. На моих глазах шпильки ее босоножек оторвались от земли и стали подниматься в воздух, лицо ее багровело, пока она душила сама себя. Ее светлые волосы безжизненно повисли, как у куклы.

Видение Сарафины растворилось в теле Ридли, и она засветилась желтым светом — ее кожа, волосы, глаза. Свет был таким ярким, что у нее совсем не было видно зрачков. Даже в темноте леса мне пришлось прикрыть глаза. Голова Ридли, как у марионетки, дернулась вверх, и она заговорила:

— Моя сила растет, и скоро над нами будет Семнадцатая Луна, вызванная из времени, что под силу только матери. Я решаю, когда сядет солнце. Я переместила звезды для моего ребенка, и она выберет Призвание и присоединится ко мне. Только моя дочь могла закрыть Шестнадцатую Луну, и только я могу вызвать Семнадцатую. Таких как мы больше нет ни в одном из наших миров. Мы начало и конец, — тело Ридли упало на землю как пустой мешок.

Светоч прожигал мой карман. Я надеялся, что Сарафина этого не почувствует. Я вспомнил его свечение — Светоч пытался предупредить меня. Мне стоило обратить внимание.

— Ты предала нас, Ридли. Ты перебежчик. Отец не такой всепрощающий, как я, — отцом, о котором говорила Сарафина, мог быть только один человек — родоначальник Равенвудской линии инкубов, отец, с которого все началось.

Абрахам.

Голос Сарафины гремел над ревом пламени:

— Ты будешь осуждена, но я не откажу ему в удовольствии. Ты была под моей ответственностью, а теперь ты мой позор. Думаю, будет уместно оставить тебя здесь с прощальным подарком, — она подняла руки высоко над головой. — Раз ты так стремишься помогать этим смертным, с этого момента ты будешь жить и умрешь как одна из них. Твои силы вернулись к Темному Огню, из которого они были рождены.

Ридли взметнулась вверх и закричала, ее боль эхом понеслась среди деревьев. А потом все исчезло: упавшие деревья, огонь, Сарафина — все. Лес был таким, как за несколько минут до этого — зеленым и