— Все, что он нам сказал. Всегда молчит. Ни слова никогда не скажет. Приходит на каждое собрание и сидит с видом Терминатора.

— А во что он превращается?

— Никто не знает. Во что-то наверняка превращается, а то бы Зила его сюда не послала. — Энди обернулся к Уэстону: — Так, значит, ты и есть Нейпервильский Потрошитель? И что ты за териантроп? Крыса? — Энди нахмурился.

— Точно не знаю. Я думаю, что я — вервольф.

Группа хором расхохоталась.

— Что смешного?

— Поначалу все считают себя вервольфами, — объяснила Ирена, погладив его по рукаву. — Потому что из териантропов они самые популярные.

— Им достается вся пресса, и все книги о них пишутся, — сказал Энди. — И фильмы тоже про них. Никогда же не увидишь блокбастер «Американский кабан-оборотень в Лондоне».

— Или ужастик «Хрюканье», — добавила Филлис. Может, она просто меховушка, но Уэстону Филлис начинала нравиться.

Рука Ирены пошла вверх, поглаживая ему плечо, и Уэстон почувствовал, как голова начинает кружиться:

— Мы не помним, во что превращаемся, и сперва полагаем, что мы — вервольфы.

— А как мне узнать, во что я превращаюсь?

— Я себе поставил видеокамеру и записал себя. — Энди полез в карман и достал диск. — Хочешь, поставим?

— Не соглашайся, — предупредила Филлис. — В прошлый раз он поставил запись, как он с какой-то женщиной занимается мерзостью. Нет, настоящей мерзостью.

— Ну, ошибся. — Энди нагнулся к Уэстону и прошептал. — Она из группы поддержки спортсменов в колледже, обучается технике массажа. Я потом неделю враскорячку ходил.

— Это была старуха, — уточнила Филлис. — С ходунком на колесах.

— А ты, извращенка меховая, не лезь в чужой разговор. Ты даже не териантроп.

Филлис решительно выставила подбородок:

— Я в душе териантроп.

— Когда наступает полнолуние, ты в бегемота не превращаешься. Ты превращаешься в идиотку, которая напяливает бегемотский маскарад и пляшет, как затейница на празднике для дефективных детей.

Филлис вскочила, сжимая кулаки.

— Я тебе сейчас в хавало яблоко забью и зажарю тебя в собственном жиру, ветчина!

— Хватит! — Ирена подняла руки. — Мы взрослые люди, нечего детский сад устраивать.

— Кто-нибудь хочет последний пончик? — Это спросил Дэвид, коралл-оборотень. — Уэстон? Ты еще не брал.

Уэстон похлопал себя по животу:

— Нет, спасибо. Я недавно съел свою соседку и ее собаку.

— А я однажды съел коммивояжера, который щетки продавал, — сказал Энди.

— Врешь ты все, — возразила Филлис. — Сожрал ты ершик для унитаза, да еще пакет таблеток освежителя для него же. Оттого и гадил синим.

— Так я возьму последний пончик? — спросил Дэвид. Впрочем, он его уже надкусил.

Уэстон посмотрел на Ирену, и сердце у него затрепетало.

— А кроме видео, есть способ узнать, кто я такой?

У Ирены глаза засветились:

— Да. Есть один.

Вся группа кроме Райана собралась возле сундука, стоящего в углу зала.

— Набор для анализа.

Ирена повернула в замке старинного вида ключ и открыла крышку.

Уэстон ожидал увидеть медицинские приборы, или, быть может, какие-то реактивы. Но в сундуке оказались сушеные растения, поломанные старинные безделушки и какой-то бесполезный с виду мусор.

— Протяни руку.

Уэстон так и сделал. Ирена взяла его за запястье и провела по ладони какой-то веточкой.

— Что-нибудь чувствуешь?

Кроме легкого телесного возбуждения, он не почувствовал ничего. Уэстон покачал головой.

— Кошачья мята, — объяснила Ирена. — Жаль, жаль. Отличный из тебя был бы котик.

Она поднесла веточку к губам и еле слышно застонала. Энди взял веточку у нее из рук и бросил обратно в сундук.

— Ей только волю дай, она целый день будет так играть, а нам пора начинать собрание. Вот это тронь.

Он протянул Уэстону другую веточку, подлиннее и потемнее. Уэстон тронул — и ему показалось, что руку до плеча охватило пламя. Что-то треснуло, веточка разлетелась клубом дыма, Уэстон отпрянул.

— Господи! Что это такое? Горящий куст?

Энди наклонил голову набок.

— Это волкогуб. Черт меня побери, ты ликантроп!

— Ладно. Значит, я вервольф.

— Никогда в нашей группе не было вервольфа. Как ты им стал? — спросил Дэвид.

— Понятия не имею.

Уэстон вспомнил страшные сказки отрочества про мастурбацию — там часто говорилось о волосатых ладонях. Чуть не спросил, не могло ли это быть причиной, но посмотрел на Ирену — и решил промолчать.

— У тебя мать или отец не были вервольфами? — спросил Скотт, черепаха. — Я унаследовал рецессивный ген от матери, Шелли. Териантроп от рождения.

— Нет, у меня началось где-то месяца три назад.

— Тебя не кусал териантроп? — спросил Дэвид. — У меня так было.

Уэстон удивился, что кораллы кусаются, но не стал этого говорить вслух — просто покачал головой.

— А проклятие? — предположила Ирена. — Не могла тебя цыганка проклясть недавно?

— Да нет, я…

И тут он вспомнил злобную соседку. Всегда было непонятно, какого она происхождения, а сейчас вдруг стало очевидно. Конечно же, цыганка! Как он сам не видел?

У него опустились плечи.

— Боже мой. Да, могла проклясть. За то, что слишком громко чистил зубы.

— Повезло, — улыбнулся Дэвид. — Этот вид териантропии лечится проще всего.

— А ты хотел бы вылечиться? — прищурился Скотт. — Мне вот нравится превращаться в черепаху.

— Это потому что ты, когда превращаешься, просто ешь салат да плаваешь в ванне, — возразил Энди. — А я роюсь в мусоре и жру алюминиевые банки. Попробовал бы сам сходить на горшок блоком больших «будвайзеров»!

Дэвид уперся руками в бока:

— Я хотел сказать, что Уэстон — плотоядный, как Ирена. Они едят людей, а это тяжкий груз на совести.

— Ты чувствуешь вину? — спросил Уэстон у Ирены.

— Не-а. — Ирена улыбнулась. — А еще у меня тот плюс, что ни один плохо себя ведущий ученик у меня больше месяца не задерживался.

Уэстон подумал, не слишком ли поспешно будет предложить ей руку и сердце. Но подавил эту мысль и обернулся к Дэвиду.