— Понимаешь, я — викканка. Рождество я люблю, но отмечаю — солнцестояние.

Она несколько ощетинилась, но я едва сумел сдержать глубокий вздох облегчения.

— Вот можешь мне поверить: смешанные отношения для меня не проблема.

Она успокоилась, потом посмотрела на меня таким взглядом, что я тут же весь согрелся.

— Если ты пригласишь меня на завтрак, я эти лыжи отставлю. Но днем мне надо будет уйти, потому что я обещала Келли подменить ее, чтобы она могла встретить праздник с родными.

— Завтрак в девять утра!

Я едва успевал выговаривать слова, так они быстро рвались.

— Клодия не будет против?

— Нет. Я ей позвоню, когда буду дома.

Клодия меня все время уговаривала пригласить Энни с тех пор, как я о ней заговорил. «Такая хорошая девушка, ни косточки зла в ней нет», — сказала она. А Клодия в косточках добра и зла разбирается.

— Я приду. — Энни улыбнулась так маняще, что у меня колени превратились в желе. — Сделаю свои знаменитые шоколадные маффины и принесу.

Поклонник природы, гражданский активист — и еще готовить умеет?

До меня дошло, что я сижу и улыбаюсь, как идиот, поэтому я допил пиво, сдержался, чтобы не предложить ей руку и сердце прямо на месте, и вышел. И в голове у меня звучали все когда-либо написанные рождественские песнопения.

Дело было в ночь перед Рождеством — ну, скажем, ранним вечером, но на северном полюсе посреди зимы это никто точно сказать не может, — а Маттиас, вервольф, стоял по колено в оленьих кишках. Если честно, так олень сам был виноват — нечего иметь такой сверкающий красный нос, который даже в темноте видно. Прямо как неоновая лампочка над вывеской «КОТЛЕТНАЯ», а Мэтт — который, как Желтый Пес Динго, всегда голоден — возможности на скорую руку перекусить не упустил.

Это оказалось не так просто, как он ожидал. Что-то такое в лунной магии на северном полюсе перепуталось, и он не смог быть ни совсем волком, ни совсем человеком, а получился неудобный волосатый гибрид того и другого, но зато хотя бы ему было тепло. Поэтому он перепрыгнул через загородку оленьего загона и загнал свой легконогий завтрак. И вкусный он оказался: выкормленный кукурузой.

Мэтт жевал с расторопностью, вполне ожидаемой от человека или волка, который уже неделю почти блуждает по тундре после этой дурацкой, идиотской аварии самолета. Но нельзя же сказать, что Мэтт здесь виноват, потому что и компас, и Джи-Пи-Эс барахлили, когда в иллюминатор глянула полная луна. А он так любит свою волчью натуру, и луна требовала, вот он и свалился в горячку перемены, радостно, как свинья в лужу. Ну, может быть, это и не было удачным решением…

Но на самом деле неудачным было решение лететь на северный полюс. Что он себе думал? Что там люди не будут так настроены против вервольфа? Что там он сможет быть волком, сколько захочет и вообще на людей забить? Это не слишком получилось, и когда он попытался выбраться домой, прокравшись в самолет и напав на экипаж, вообще все пошло к чертям.

Вот он и бродил без цели, получеловек-полуволк, и все сильнее и сильнее хотел жрать с тех пор, как выбрался из-под похоронившего самолет снега. Человеческая половина знала, что возле полюса есть метеостанции и пункты наблюдения за спутниками — он и на полюс-то попал в качестве работника метеостанции, подделав документы, — и он понимал, что найдет рано или поздно что-нибудь полезное, если только сперва с голоду не помрет. Удача или судьба подсунули ему этого северного оленя с мордой пьяницы, и Маттиас за такую возможность ухватился всеми лапами.

И как раз выкапывал «сладкие кусочки», когда показался человек в красном.

Этакий среднего роста мужичок с аккуратной круглой бородой, густой и белой, как снег, на голове забавная красная шапка — вроде епископской митры, но заношенная до мягкости. К спине прицепилась какая-то черная тень, из-под длинной красной шубы с белой меховой оторочкой и шестью плетеными золотыми застежками выглядывали черные сапоги. В руке у этого человека был длинный посох с крюком, вроде пастушьего. Он стоял в воротах загона и досадливо щелкал языком.

— Ох ты ж… вот незадача, так незадача.

Маттиас поднял голову и зарычал самым зловещим тоном. Он был зажат в углу загона под навесом, защищавшим кормушку от снега, и проще всего было бы выйти, напав на этого типа в красном. Человеческий мозг вервольфа еще слегка гудел и не мог мыслить так ясно, как было бы, если бы Маттиас был сейчас не настолько волком и не настолько возбужден удачной охотой. Он надеялся, что этот хмырь просто бросится бежать, и можно будет выскочить в ворота и бежать за ним до того самолета или машины, на которых он сюда приперся, а потом это средство себе присвоить и умотать с Ледяного Севера. По крайней мере такой план возник в наполовину волчьем мозгу, и Маттиас его одобрил.

Но человек стоял, не собираясь убегать, и разглядывал вервольфа, обмотанного оленьими кишками.

— Я тебя знаю? — спросил он. Он протянул свободную руку — из висящей за спиной тени выскочила книжка и легла ему в ладонь. Он просмотрел страницы. — Ага… да. Маттиас Вульфкинд. Давно тебя не видел, Мэтти, и, кажется мне, ты вел себя очень, очень плохо. А сейчас еще бедняжка Руди. Так что же мне с тобой делать?

Мэтт уставился на типа в красном и снова зарычал, но на этот раз выговаривая полуволчьей пастью хриплые слова, а в голове вертелась совершенно человеческая мысль.

— Кто ты такой?

Человек в красном грустно улыбнулся.

— Давно это было, но ты меня называл «дедуска» и «сантакла». Ты тогда был маленький и совсем не такой лохматый. Помнишь?

Маттиас затряс головой. Он подумал было, не загрызть ли старикашку и осуществить свой план, но этот человек каким-то странным образом его усмирил, и он просто не мог этого сделать. Это казалось… плохим делом — категория, к которой вервольф давно уже не обращался.

И человек тоже покачал головой.

— Не помнишь? Ну, что ж. Я Николай Мирликийский. Многие меня зовут Санта-Клаусом.

Маттиас попятился в изумлении. Вертевшаяся в глубине сознания мысль взорвалась электрической лампочкой. Не может быть…

— Отец Рождество?

— И так тоже, — кивнул Санта-Клаус. — И святой Николай, и Крис Крингл, и еще по-разному. Но сейчас канун рождества, а ты съел моего головного оленя, и боюсь, что у меня очень затруднительное положение.

Вервольф глянул на окровавленный труп красноносого оленя, разбросанный по снегу, и сжался:

— Ой!

— Вот именно, — кивнул святой Николай. — В моей власти воскресить из мертвых ребенка, но с северным оленем, боюсь, не получится. Так что это будешь ты, Маттиас Вульфкинд.

— Нет, нет! — взвыл Маттиас.