Не могу поверить, что я только что сказала это: когда я успела превратиться в его мать?
— Это важно? — спрашивает он.
— Был скандал. С Донной ЛаДонной.
— Мило.
— Это было не мило, а гадко. Теперь она действительно ненавидит меня.
— Ты знаешь мой девиз, — говорит он, играючи тыча мне в нос карандашом. — Любой ценой избегай женских разборок. Что ты делаешь сегодня днем? Пропусти тренировку по плаванию, и давай куда-нибудь сходим.
— Так что насчет Донны ЛаДонны? — Я пытаюсь разузнать, звонил ли он ей, но не хочу спрашивать его в лоб.
— Что насчет нее? Хочешь, чтобы она тоже пошла?
Я свирепо смотрю на него.
— Тогда забудь о ней. Она для меня не важна, — говорит он, когда мы занимаем наши места на уроке по математическому анализу. Он прав, думаю я, открывая учебник на главе про целые числа. Мне должно быть наплевать на Донну ЛаДонну. Математический анализ — вот на чем нужно сосредоточить свое внимание.
— Кэрри?
— Да, мистер Дуглас?
— Вы можете выйти к доске и закончить уравнение?
— Конечно. — Я беру кусочек мела и смотаю на цифры на доске. Кто бы мог подумать, что математический анализ окажется проще, чем любовные отношения.
— Итак, ты победила, — говорит Уолт, с удовольствием вспоминая происшествие на собрании. Он прикуривает сигарету и откидывает голову назад, выпуская дым в стропила коровника.
— Уверена, ты ему нравишься, — ликующе говорит Мышь.
— Мэгз? — спрашиваю я.
Мэгги пожимает плечами и смотрит в сторону. Она все еще не разговаривает со мной. Она тушит сигарету ботинком, берет учебники и уходит.
— Что ее гложет? — спрашивает Мышь.
— Она злится на меня, потому что я не рассказала ей о Себастьяне.
— Это глупо, — говорит Мышь. Она смотрит на Уолта. — Ты уверен, что она не злится на тебя?
— Я ничего не сделал, — настаивает Уолт. Уже прошло два дня с тех пор, как Уолт и Мэгги «поговорили», он воспринял разрыв удивительно спокойно, и их отношения, похоже, остались такими же, как были раньше, за исключением того, что теперь Мэгги официально встречается с Питером.
— Может, Мэгги злится на тебя, потому что ты не переживаешь из-за расставания с ней? — добавляю я.
— Она сказала, что думает, мы сможем быть лучшими друзьями, чем любовниками. И я полностью согласен, — говорит Уолт. — Ты не можешь принимать решение, а потом, когда другие люди с тобой соглашаются, злиться.
— Можешь, — говорит Мышь. — Потому что Мэгги не самый логичный человек.
— Зато самый милый.
Я думаю, что лучше мне пойти за ней, но в этот момент появляется Себастьян.
— Давай выбираться отсюда, — говорит он. — Ко мне только что приставал Тимми Брюстер, который спрашивал что-то о цыплятах.
— Вы, ребята, такие милые, — говорит Уолт, качая головой.
— Просто как Бонни и Клайд.
— Что будем делать? — спрашивает Себастьян.
— Не знаю. Что ты хочешь делать?
Сейчас, когда мы сидим в машине Себастьяна, я вдруг чувствую себя неуверенно. Мы видим друг друга три дня подряд. Что это значит? Мы встречаемся?
— Мы можем поехать ко мне.
— Или, может, нам стоит чем-нибудь заняться.
Если мы поедем к нему домой, все, что мы будем делать, — это целоваться. А я не хочу быть девушкой, которая просто с ним целуется. Я хочу большего — быть его подругой. Но как, черт возьми, добиться этого?
— Хорошо, — говорит он, кладет руку на мою ногу и скользит вверх по бедру. — Куда ты хочешь поехать?
— Не знаю, — хмурюсь я.
— В кино?
— Да, — оживляюсь я.
— В кинотеатре Честерфилда идет хорошая ретроспектива фильмов с Клинтом Иствудом.
— Замечательно. — Не уверена, что я точно знаю, кто такой Клинт Иствуд, но, согласившись, я не знаю, как признать это. — О чем кино?
Он смотрит на меня и широко улыбается.
— Ты что, — говорит он, как будто не может поверить, что я задаю такой вопрос. — Это не одно кино. Ретроспектива подразумевает несколько фильмов. Если поедем прямо сейчас, то попадем на «Хороший, плохой, злой» и «Джоси Уэйлс — человек вне закона».
— Фантастика, — говорю я, как мне кажется, с энтузиазмом, который призван скрыть мое невежество. Но в этом совершенно нет моей вины: у меня нет братьев, поэтому я вообще ничего не знаю о мужской культуре. Я сижу и улыбаюсь, решив отнести это свидание к антропологическому приключению.
— Это замечательно, — говорит Себастьян, кивая головой, как будто ему все больше нравится его план. — Действительно замечательно. И ты знаешь что?
— Что?
— Ты замечательная. Я умирал от желания сходить на эту ретроспективу с девушкой, но, кроме тебя, я никого не мог представить рядом с собой.
— О! — Мне очень приятно это слышать.
— Обычно девушкам не нравится Клинт Иствуд. Но ты другая, ты знаешь? — Он отвлекается на долю секунды от дороги и смотрит на меня так искренне, что мое сердце тонет в бассейне с липким сладким сиропом. — Я имею в виду, это как будто ты больше, чем девушка. — Он запинается, пытаясь подобрать нужные слова. — Ты как… как парень в теле девушки.
— Что?
— Спокойно. Я не сказал, что ты выглядишь, как парень. Я имел в виду, что ты думаешь, как парень. Ты и прагматик, и хулиганка. Ты не боишься приключений.
— Слушай, малый. Если человек — девушка, это не означает, что она не может быть хулиганкой и прагматиком и любить приключения. Большинство девушек именно такие, пока они не приближаются к парням. Тогда парни заставляют их вести себя глупо.
— Ты знаешь, что говорят: все мужики — дураки, а все женщины — сумасшедшие.
Я снимаю ботинок и ударяю его.
Четыре часа спустя мы, спотыкаясь, выходим из кинотеатра. Мои губы пересохли от поцелуев, у меня немного кружится голова, волосы спутались, и, я уверена, тушь размазана по всему лицу. Когда мы выходим из темноты на свет, Себастьян сгребает меня в охапку, снова целует и теребит мне волосы.
— Так что ты думаешь?
— Довольно неплохо. Мне понравилась часть, где Клинт Иствуд ловит арканом Элая Уоллака.
— Да, — говорит он, обнимая меня, — это тоже мой любимый момент.
Я приглаживаю волосы, пытаясь выглядеть немного респектабельнее, а не так, как будто полдня целовалась с парнем в кинотеатре.
— Как я выгляжу?
