и машина едет в новом направлении.

— Мам, хочу в туалет, — сообщает Тэкери, едва такси останавливается.

— Может быть, потерпишь? — жалобно прошу я. Страшно не хочется заходить в квартиру.

— Пойдем ко мне, — тут же услужливо предлагает Бретт.

— Нет-нет, спасибо, все в порядке. Тэкери немного подождет.

— Я не могу ждать.

— Можешь.

— Нет, не могу. Очень хочу.

— Иди на травку.

— Ты сама говорила, что на травку писают только собаки.

— Хватит спорить, — смеется Бретт. — Поднимайтесь наверх. Обещаю, что не укушу.

Обреченно вздыхаю, и все мы идем по лестнице на второй этаж, чего делать, разумеется, не следует. Бретт возится с замком, а я тем временем собираюсь с духом. Совсем не хочется встречаться с очередной «твинки» и восторгаться ее вкусом в обстановке квартиры. Не хочется считать зарубки на столбике кровати, созерцать фотографии подруг, восхищаться бесконечными победами. Зачем мне все это?

Квартира оказалась почти пустой: женская рука в ней определенно не чувствовалась. Посреди гостиной — диван без покрывала, возле окна — заваленный бумагами стол, по углам — стопки книг (книжный шкаф отсутствует), пара гитар, телевизор и старый потертый ковер на полу. Дверь в спальню открыта. Видна неубранная постель без изголовья, на полу валяется одежда.

Должна признаться, что видимое отсутствие «твинки» порадовало. Подумать только, что пришлось бы вести непринужденную беседу… однако вид квартиры меня неожиданно поразил, и мне трудно сдержать любопытство. Получив главную роль в третьем боевике, Бретт купил дом на Голливудских холмах — огромный особняк по немыслимой цене. Это произошло уже после нашего расставания, но я прекрасно помню, как читала о его коллекции машин, о дорогой экстравагантной мебели, о любви к роскоши. Журнал «Хелло!» как-то поместил огромную, во весь разворот, фотографию: Бретт Эллис возле собственного бассейна. Мистер Совершенство в обтягивающих белых плавках. Не хватало лишь пузыря изо рта, как в комиксах: «Девушки, смотрите, что у меня есть». Помню, как в ярости выдирала страницы и швыряла их в стену (судя по всему, психотерапевту не удалось окончательно снять проблему). Но смысл в том, что Бретт купался в богатстве. Так что же произошло? Куда все улетучилось?

В этот момент замечаю фотографии. Их много. На столе, на самом почетном месте, в красивой рамочке стоит наша свадебная фотография. Сама я давным-давно собрала все ненужные снимки в одну коробку и закинула на чердак, в дальний угол. Вот уж где не ожидала увидеть их снова! Я выгляжу очень счастливой и красивой, а платье от Веры Вонг почти скрывает будущего Тэкери. Бретт обнимает меня и радостно улыбается в объектив. Мы только что поклялись «любить друг друга и в радости, и в горе». Оказывается, все это было шуткой.

Рядом, тоже в рамке, стоит фотография Тэкери, вырезанная из журнала. Помню, как в прошлом году папа поехал с нами на пикник. Один ловкий папарацци подобрался почти вплотную. Папу Бретт отрезал, а сияющий Тэкери в панаме просто чудесен. На стене красуется большой черно-белый снимок. На нем мы с Тэкери сосредоточенно направляемся из школы к машине. Бретт, должно быть, снимал сам, телеобъективом. Как странно, что я ни разу его не заметила.

Пока Бретт отводит Тэкери в туалет, я стою неподвижно и ошеломленно рассматриваю фотографию.

— Хорошо получилось, правда? — спрашивает Бретт, возвращаясь. Лишившись дара речи, молча киваю. — Удивлена?

— Еще бы.

— Я же сказал, что не переставал тебя любить, — нежно произносит Бретт. — Мы созданы друг для друга, как половинки одной души.

Хочется спросить, откуда же в таком случае взялся повод для развода. Как случилось, что он оказался в постели с Консуэлой, почему не вернулся ко мне? Хотелось закричать, но я всего лишь стояла неподвижно и молчала. Почему-то вспомнился фильм «Тупой и еще тупее», причем я играю сразу обе роли. Наконец возвращается Тэкери и заявляет, что проголодался.

— Давай-ка посмотрим, что у нас в холодильнике. Любишь хот-доги? — спрашивает Бретт и берет малыша за руку.

— Да! — радостно вопит Тэкери. — Хот-доги! Хот-доги!

— Можно ему дать? — Бретт вопросительно смотрит на меня.

— Нет, спасибо, — отказываюсь я. — Нам пора. Все это так неловко. Пойдем, Тэкери.

— Но я же голоден, — не сдается сын.

— Поешь дома.

— Ну, хотя бы один хот-дог?

— Хорошо, только один. Возьмем с собой в такси. Оба исчезают в кухне. Слышно, как включается микроволновка.

— А можно посмотреть, что по телевизору? — спрашивает Тэкери.

— Нет! — кричу я, но Бретт говорит «да». — Нам пора, — настаиваю я.

К сожалению, Тэкери не так-то легко сбить с пути. Парень отлично знает, чего хочет. Находит пульт и устраивается на диване.

— Все, мы уходим. — Уже ясно, что все усилия напрасны. С таким же успехом можно бороться с приливом. Бретт достает из холодильника бутылку белого вина и наполняет бокалы.

— Подожди минутку, — уговаривает он. — У тебя выдался нелегкий день. Присядь и отдохни хотя бы несколько минут. Как твое колено? — Убирает со стола бумаги и придвигает мне стул.

Нельзя уступать. Адам придет в бешенство, если узнает.

В открытое окно залетает легкий, свежий ветерок. Белые шторы надуваются, как паруса в океане. Возле дома растет дерево, сплошь покрытое мелкими бело-розовыми цветами, и поэтому кажется, что окно открывается в сад. На улице лают друг на друга две собаки, а таксист курит, ожидая нас.

— Ощущение, будто ты живешь на дереве, — говорю я и смотрю сквозь листву.

— И мне тоже так кажется, — радуется Бретт. — И даже птичье гнездо есть. Смотри. — Он показывает в глубину кроны, где ветки причудливо переплетаются. — Видишь, вон там сидит хозяйка.

Среди листьев блестят крохотные черные глазки. За нами настороженно наблюдает маленькая птичка.

— Тэкери, посмотри, какое гнездышко.

Бесполезно: сын увлечен телевизором.

— Мы побудем совсем немножко, — предупреждаю я, обращаясь к его затылку, но ответа не слышу. С удовольствием пью вино. Оно оказывается ледяным и мгновенно успокаивает. Бретт садится рядом.

— Спасибо, — благодарю я. — Вино очень кстати. Иногда кажется, что я — это не я. После смерти папы…

— Чувствуешь себя потерянной?

— Да.

Бретту всегда удавалось каким-то непостижимым образом читать мои мысли.

— Твой отец тебя обожал. Знаешь об этом? Откуда ему известно, что именно эти слова мне сейчас жизненно необходимы?

— Разве? А вот Лидия так не считает.

— Если начнешь сомневаться, доведешь себя до сумасшествия. — Бретт смотрит внимательно и с любовью, совсем как раньше.

— Но почему же Лидия говорит, что отец ее никогда не любил? Ведь это не так, правда? Ты его хорошо знал.

— Возможно, Гевин просто не сразу осознал, что в жизни главное. — Бретт улыбается, и я понимаю истинное значение его слов. — Могу сказать, что накануне нашей свадьбы он недвусмысленно проявил любовь к тебе.

— Правда?