Выскочив из лифта, Дед-Мороз позвонил в дверь.
Оля вышла в переднюю и спросила, не открывая:
— Кто там?
— Дед-Мороз! — ответил знакомый голос. — С Новым годом.
— Зачем ты пришел?
— Я был свиньей! Прости меня, пожалуйста, и впусти!
— И не подумаю! — сказала принципиальная Золушка, которая, однако, обрадовалась приходу Орешникова.
— Тогда вынеси чего-нибудь поесть! — жалостливо попросил Дед-Мороз.
— Ну да! — без труда раскусила его Оля. — Ты хочешь, чтобы я открыла дверь!
— Хочу! — признался Орешников.
Оля улыбнулась.
— Если я открою, ты ведь войдешь!
— Войду!
— Потом тебя до утра не выставишь!
— Не выставишь! — согласился Орешников. — Ну, открывай!
Оля открыла дверь и засмеялась, увидев его в облачении Деда-Мороза.
— Видишь, я действительно из новогодней сказки!
— Я рада, что ты пришел, дедушка! — откровенно сказала Оля.
— Между прочим, — Орешников все еще стоял на лестничной площадке, — я должен тебе сообщить, что больше всех по этой облигации выиграл я!
— Дурачок, что ты выиграл?
— Я выиграл, тебя, Оля!
И Орешников переступил порог, отделявший его от счастья.
Новогодние сказки всегда кончаются хорошо. Иначе их не печатают!
ЯНВАРЬ
Добыть деньги — это только полдела, потратить их с толком не менее высокое искусство…
Кирилл Иванович и Вера Фоминична сидели в столовой за большим обеденным столом. Стол был завален заявками детей на приобретение инвентаря.
Вора Фоминична взяла очередное прошение и прочла:
— «Прошу мольберт. Коля».
— Надо удовлетворить! — предложил Кирилл Иванович, который возлагал на Колю большие надежды.
Вера Фоминична кивнула, наложила на прошение положительную резолюцию и огласила следующее заявление:
«Прошу гоночный велосипед. Леша».
— Гоночный велосипед — это разврат! — возмутился отец.
— Мальчик хочет стать чемпионом! — попыталась защитить его мать, но отец встал на дыбы:
— На велосипед я денег не дам! Ты позабыла, что всем надо приобрести теплые ботинки!
— Ты прав! — согласилась Вера Фоминична. — А может быть, вообще вместо всех этих мольбертов записать Севу и Музу в кооператив на однокомнатную квартиру?
— Почему им все, а другим ничего? Нет, это тоже не годится… — Кирилл Иванович огорчился. — Казалось, я выиграл уйму денег, а их ни на что не хватает!
— Не надо было заводить десять детей! — как обычно пошутила Вера Фоминична.
Дверь отворилась, в комнате появился ребенок лет семи, настроенный агрессивно:
— Папа и мама, купите мне барабан!
— Витя! — приказал отец. — Выйди отсюда и закрой дверь!
— Я не Витя, я Валерик! — обиделся сын…
Ира и Юра, в отличие от Полотенцевых, не намеревались расходовать деньги по мелочам. У них была ясная цель — квартира.
Они гуляли по улице, мысленно расставляя мебель в будущих комнатах. Они проходили мимо универмага. И не собирались в него заходить. Им там нечего было делать.
— Давай зайдем. Просто так! — предложила Ира, которая, как всякая женщина, обожала толкаться в промтоварных магазинах.
— Я знаю твой характер. Ты не удержишься, мы накупим всякой ерунды, и у нас не останется на квартиру! — возразил Юра.
— Мы только посмотрим, даю тебе слово…
Юра ее послушался, они переступили порог магазина и это было их роковой ошибкой.
Сначала им подвернулся электроотдел, который, как нарочно, расположили у входа.
— Какой замечательный торшер! — восхитилась Ира. — Я таких никогда не видела!
— Пойдем, пойдем отсюда! — потянул ее за рукав бедолага, предчувствуя недоброе.
— Но если мы купим только торшер, и больше ничего, нам же хватит! — взмолилась Ира.
— Сначала нужно купить квартиру, — резонно заметил Юра, — а потом уже ее обставлять!
— Да, но потом таких торшеров не будет! Торшер был началом их грехопадения.
Юра с торшером под мышкой и Ира с абажуром в руках перешли в отдел телевизоров, который, как на зло, находился рядом.
— Смотри, телевизор «Вечер»! — воскликнула транжира. — Его вообще никогда не бывает.
— Если мы сейчас купим телевизор, то о квартире надо забыть, — напомнил Юра.
Но было поздно. Они уже покатились по наклонной плоскости…
На улице, возле универмага, прохаживался Калачев, поджидая Алевтину, которая назначила ему свидание. Наконец она вынырнула из толпы покупателей и, сияя, кинулась навстречу жениху.
Калачев вздрогнул.
Дело в том, что Алевтина, наконец, осуществила мечту. В несусветной шубе с чернобурым воротником и чернобурым подолом она гордо подплыла к Ивану Степановичу. На голове ее торчала модная шляпка, которая вместе с шубой безобразила ее, как могла. Оказалось, что даже Алевтину можно изуродовать.
Алевтина прошла перед Калачевым, как манекенщица, расстегнула пальто и сказала:
— Обратите внимание на платье из цветных кружев. Верхняя часть бесформенная, нижняя — суженная…
Платье не доходило до колен и открывало ажурные чулки. Алевтина выставила ногу, слегка согнув ее.
Калачев покраснел в первый раз в жизни. Ему было стыдно перед окружающими. У Ивана Степановича появился повод сбежать от невесты раз и навсегда, но он доказал, что он настоящий мужчина и добрый, любящий человек.
— Тебе это очень идет, Аля! — произнес он отчаянно. — Да, очень!
— Лидия Сергеевна помрет от зависти! — победоносно заявила Алевтина.
— Конечно, помрет!
Калачев мужественно взял Алевтину под руку и повел ее на виду у всех.
Алевтина была так счастлива, что не видела ничего вокруг. Иван Степанович старался не смотреть по сторонам, чтоб не встретиться взглядом с кем-нибудь из знакомых.
Именно поэтому они прошествовали мимо Иры и Юры, не заметив их.
Растратчики, убитые горем, расположились на двух новых креслах. Кресла стояли прямо на снегу. Рядом красовался торшер, а на журнальном столике высился картонный ящик с телевизором «Вечер».
— Куда мы это повезем? — безнадежно спросил Юра.
