пускай безбожье сгинет пред лицом Господа.

Дэнни склонился ко мне поближе и заметил:

– Та часть про воск и дым, – сказал Дэнни. – Кажись, это он про меня.

В час дня на городской площади Его Высочество Лорд Чарли, губернатор колонии, читал нам стоя, скривив рожу над своей книжечкой. Холодный ветер тянул по земле дым из каждой печи. Тут были доярки. Тут были башмачники. Здесь был кузнец. Все они, – их шмотки и волосы, дыхание и парики – источали аромат хэша. Аромат плана. Глаза у всех были красные и угашенные.

Послушница Лэндсон и госпожа Плэйн плакали в подол, но только потому, что скорбь входила в их служебные обязанности. Стояла охрана из мужчин с мушкетами, готовая эскортировать Дэнни наружу, в дикие пустоши автостоянки. Трепыхался флаг колонии, приспущенный до полмачты на шпиле крыши таможни. Толпа туристов наблюдала по ту сторону видеокамер. Они жрали попкорн из коробочек, а цыплята-мутанты клевали крошки у их ног. Они обсасывали с пальцев сахарную вату.

– Вместо того, чтобы меня изгонять, – выкрикнул Дэнни. – Может, пускай мне лучше вмажут камнями? – пояснил. – В смысле, камни были бы очень приятным подарком на дорожку.

Все угашенные колонисты подскочили, когда Дэнни сказал “вмажут”. Они покосились на губернатора колонии, потом посмотрели на собственные ботинки, и прошло какое-то время, прежде чем с их щёк стекла красная краска.

– Настоящим мы обрекаем тело его земле, да быть ему превращённым во гниение… – губернатор гудел, как заходящий на посадку авиалайнер, растягивая свою маленькую речь.

Охрана эскортировала Дэнни к воротам Колонии Дансборо: два строя мужиков с мушкетами, марширующие с Дэнни посередине. Через ворота, через стоянку, они промаршировали с ним до автобусной остановки, до границы двадцать первого века.

– Ну что, братан, – кричу я с ворот колонии. – Теперь, когда ты труп, что ты будешь делать всё свободное время?

– Есть то, чего я не буду делать, – отзывается Дэнни. – И я совершенно чертовски уверен, что не собираюсь заниматься этим.

Значит, охотиться за камнями вместо онанизма. Держать себя таким занятым, голодным, усталым и несчастным, чтобы не осталось энергии разыскать порнухи и погонять кулак.

В ночь после изгнания Дэнни показывается у маминого дома с камнем в руках и полицейским за спиной. Дэнни вытирает рукавом нос.

Коп спрашивает:

– Извините, пожалуйста, знаете ли вы этого человека?

Потом коп говорит:

– Виктор? Виктор Манчини? Эй, Виктор, как продвигается? В смысле, твоя жизнь, – и поднимает руку вверх, повернув ко мне широкую плоскую ладонь.

Кажется, коп хочет, чтобы я дал ему пять, ну я и даю, только для этого приходится немного подпрыгнуть, потому что он очень высокий. Потом отвечаю:

– Да-да, это Дэнни. Всё нормально. Он здесь живёт.

Обращаясь к Дэнни, коп замечает:

– Видал? Спасаю парню жизнь, а он даже меня не помнит.

Ясное дело.

– Я тогда почти задохнулся! – говорю.

А коп восклицает:

– Ты помнишь!

– Ну, – говорю. – Спасибо, что привели старину Дэнни к нам сюда домой в целости и сохранности, – втаскиваю Дэнни внутрь и пытаюсь закрыть дверь.

А коп интересуется:

– У тебя сейчас всё о-кей, Виктор? Может, тебе что-нибудь нужно?

Иду к обеденному столу и пишу на бумажке имя. Вручаю её копу и прошу:

– Можете устроить этому парню в жизни настоящий ад? Ну, там, взять повернуть какие-нибудь рычаги и отправить его на обыск прямокишечной полости?

Имя на бумажке – Его Высочества Лорда Чарли, губернатора колонии.

Как бы НЕ поступил Иисус?

А коп улыбается и отвечает:

– Посмотрим, что можно сделать.

И я захлопываю дверь у него перед носом.

Дэнни уже толкает камень по полу, и спрашивает, не найдётся ли у меня парочки баксов. На дворе снабжения стройматериалами есть кусок тёсаного гранита. Хороший строительный камень, с хорошим коэффициентом упругости, стоит за тонну очень дорого, и Дэнни кажется, что один камень отдельно он мог бы раздобыть за десять баксов.

– Камень всегда камень, – замечает Дэнни. – Но квадратный камень – это сказка.

Гостиная с виду завалена сходом лавины. Сначала уровень камней поднялся до подножья дивана. Потом с головой были похоронены столики, только абажуры остались торчать из камней. Из гранита и песчаника. Серых, синих, чёрных и коричневых камней. Некоторые комнаты, по которым мы ходим, завалены под потолок.

Ну, а я спрашиваю – что он собрался строить?

А Дэнни в ответ:

– Дай десять баксов, – заявляет Дэнни. – Разрешу помочь.

– Целая куча дебильных камней, – говорю. – Какая у тебя цель?

– Затея не в том, чтобы что-то в итоге сделать, – отвечает Дэнни. – Затея в том, чтобы делать, понял, в самом процессе.

– Но куда ты собрался деть все эти камни?

А Дэнни говорит:

– Не узнаю, пока не соберу сколько надо.

– А сколько надо? – спрашиваю.

– Не знаю, братан, – отвечает Дэнни. – Просто охота, чтобы дни моей жизни к чему-то складывались.

Точно так же, как любой день твоей жизни, – так же, как он может просто исчезнуть перед телевизором, объясняет Дэнни, ему хочется иметь камень, которым можно отметить любой день. Что-то осязаемое. Только одну вещь. Маленький монумент, чтобы обозначить завершение каждого дня. Каждого дня, который он провёл, не занимаясь онанизмом.

“Надгробный камень” – неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.

– Тогда, возможно, жизнь к чему-то сложится, – говорит он. – К чему-то прочному.

Говорю – надо организовывать двадцатишаговую программу для камнеманов.

А Дэнни отзывается:

– Будто оно поможет, – говорит. – Ты сам-то когда вообще в последний раз думал о своём четвёртом шаге?

Мамуля и наш глупый малолетний говнюк один раз остановились в зоопарке. Этот зоопарк был настолько знаменит, что был окружён целыми акрами автостоянок. Он был в каком-то городе, куда можно проехать на машине, и очередь мам с детишками стояла с деньгами, ожидая, когда их пустят внутрь.

Это случилось после учебной пожарной тревоги в полицейском участке, после того, как детективы отпустили мальчика пойти поискать туалет самому, а снаружи за углом припарковалась мамуля, и она сказала ему:

– Хочешь помочь освободить зверей?

То был четвёртый или пятый раз, когда она вернулась забрать его.

Это была вещь, которую в суде после назовут “Жестокое обращение с городской собственностью по небрежности”.

В тот день лицо мамули выглядело как у таких собачек, у которых уголок каждого глаза смотрит вниз, а