нервничаю, как перед первым свиданием, — подумал я. — И что же он не идет? Он что, издевается?»

Когда Рейтерн, наконец, вошел в кабинет, мое волнение только усилилось. Я в который раз заколебался. Говорить? Или, может, присмотреться к нему еще немного получше? Нет, ну сколько уже можно, в самом деле! Чем дольше буду тянуть, тем труднее мне потом будет решиться на откровенный разговор. По всем источникам, доверия заслуживает? Да. Лоялен? Да. Наконец, решившись, резко поднялся со своего места.

— Михаил Христофорович, прошу вас, следуйте за мной.

У моего кабинета по какой-то неведомой мне причине было целых две уборные. Не найдя у себя анатомических отличий от остальных людей, резонно решил, что мне должно хватить и одной. В общем, недавно одну из них по моему приказу переделали в секретный и относительно небольшой кабинетик. Вот в этот самый кабинетик и привел немного удивленного таким приемом министра финансов. Я хотел исключить малейшую возможность, что наш разговор будет услышан. Прослушать же этот кабинет, после всех принятых мною мер, как я убедился на практике, было просто невозможно.

— Располагайтесь, — коротко ответил я на полный удивления взгляд министра. — Михаил Христофорович, сегодня я открою вам секрет, который навсегда должен остаться в этой комнате. Вы не должны разглашать его никому. Ни родным, ни друзьям, ни близким, ни батюшке на исповеди, ни кому-либо еще. Вы меня понимаете? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжил. — В случае нарушения вами данного мне слова последствия будут самыми печальными и, вероятно, несовместимыми с жизнью. Причем не только для вас, но и для тех, кого вы в секрет посвятили, — тут я не шутил, с Игнатьевым этот момент прорабатывался. — Если вас смущают подобные условия, вы можете отказаться прямо сейчас. Правда отказаться придется и от должности министра финансов. Люди, не умеющие держать в секрете тайны на столь высоком посту, мне не нужны.

— Я слушаю вас, ваше величество, — склонил голову он, приготовившись слушать.

— Вы, верно, помните ту болезнь, которая едва не свела меня в могилу сразу после смерти моего отца? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжил. — Все тогда еще удивлялись моему чудесному выздоровлению, ну вы помните. А выздоровление и вправду было чудесным. Если бы не вмешательство высших сил, лежать бы мне рядом с отцом в Петропавловском соборе…

Далее я рассказал ошеломленному и сперва немного… ну, ладно не немного, а очень даже скептически настроенному (хотя он, как мог, старался этого не показать) министру немного переделанную в начале историю России. Я немного соврал и не стал говорить всей правды. По моей версии, некто спас меня от неминуемой смерти два месяца тому назад. А также открыл мне страшный конец человечества. Затем оставил мне в дар предмет, хранящий невиданное количество информации, и был таков. Почему мой отец скоропостижно умер, хотя, судя по сведениям из моего подарка, должен был еще жить и жить, я не знаю. Предположил, что раз некто вмешался в мою жизнь уже после смерти моего отца, который умирать был не должен, без сверхъестественного вмешательства здесь не обошлось. Далее я принялся рассказывать «открывшуюся» мне картину будущего. Впрочем, не стал вдаваться в детали, частично достигнув первоначальной цели — убедить и напугать. Весь мой рассказ занял не более получаса, окончившись наступлением радиоактивной зимы на планете.

Рейтерн молчал. Я явственно видел тени противоречивых эмоций, пробегающие по его лицу. Ага, и надо бы поверить, но… Увы! Всякий здравый смысл говорит, что это просто невозможно! Причем невозможно, потому что невозможно никогда! Ну что ж, у меня приготовлено достаточно средств для его дальнейшего убеждения. Если Михаил Христофорович не дурак, а он не дурак, то будет вынужден воспринять свершившееся как удивительный факт и смириться с ним.

— Ваше величество, — перебил мои мысли Рейтерн. — Все это слишком невероятно, чтобы я вот так сразу вам поверил, при всем моем к вам глубочайшем уважении… Быть может, у вас есть какие-нибудь доказательства вашей невероятной истории?

— Что ж, я предусмотрел ваше недоверие. Вот эти стопочки бумаг на полу, — я указал на заваленный документами угол комнаты, — содержат огромное количество данных о будущем мире, экономике России и вообще об экономике в целом. Я, как мог, постарался рассортировать их, но не слишком в этом преуспел. Так что, читайте, изучайте, конспектируйте, но ничего отсюда не выносите. Думаю, даже после предварительного ознакомления последние ваши сомнения в моих словах будут развеяны. За сим позвольте откланяться. Дела.

Снова оказавшись в своем основном кабинете, я подошел к резному шкафу из красного дерева и извлек из его недр открытую бутылку вина и бокал. Не чувствуя вкуса, махнул полный бокал темно-красного вина и усмехнулся.

Спустя две минуты.

— Товарищ Блудов, — вынимая трубку изо рта и неумело изображая грузинский акцент, начал я, — есть мнение, что вы не справляетесь с возложенными на вас обязательствами.

Блудов шутку не оценил. Ну еще бы! Для этого ему надо было родиться минимум на один век позже. Да и парочка только что смещенных мной министров не очень способствовала веселью.

— Что вы можете сказать в свое оправдание? — Я снова взялся за трубку. Честно говоря, я ожидал небывалого всплеска красноречия и рассчитывал им сполна насладиться, вместо этого получил как никогда четкий и лаконичный ответ.

— Как будет угодно вашему императорскому величеству. Если вы считаете, что я не справляюсь со своими обязанностями, через час у вас на столе будет лежать прошение освободить меня от всех занимаемых должностей.

Надо признаться, Блудов хоть и сошел с лица, но держался молодцом. Голос, несмотря на слова, ставящие точку в его яркой многолетней карьере, не дрогнул ни на секунду. Но любую точку можно легко исправить на запятую.

— Что вы, Дмитрий Николаевич, — чуть не подавившись табачным дымом из-за неожиданного ответа, растерявшись, сказал я своим обычным голосом, — напротив, я очень нуждаюсь в ваших услугах. Однако ваши последние действия заставляют меня усомниться в вашем желании служить России, а не своему министерству. Понимаю, — взмахом руки оборвав его еще не успевшие сорваться с губ возражения, — понимаю. Для каждого министра его министерство стоит на первом месте, а создание неподконтрольных ему ведомостей или, боже упаси, сокращение и вовсе смерти подобно. Все это я понимаю. Однако и вы, Дмитрий Николаевич, должны, нет, просто обязаны меня понять. Вы как никто должны представлять себе то бедственное положение, в котором очутилась наша страна. Вы первый должны бежать ко мне с успехами в изыскании дополнительных средств в бюджет. Вместо этого вы тянете одеяло на себя и, более того, скандалите с Игнатьевым, действующим по моему прямому указанию. Из уважения к вам я приоткрою вам тайну нового ведомства, — ну не больше чем ты и сам бы узнал, старый лис, добавил я про себя. — Я могу надеяться, что мои слова не покинут этих стен?

— Разумеется, — Блудов был само воплощение достоинства. Чутьем опытнейшего придворного, способного с полуслова угадывать желание власть имущего, могущего заболтать до полусмерти любого демагога и способного запутать в трех соснах опытного следопыта, он уже понял — речь идет не об отставке.

— Новое ведомство, Его Императорского Величества Малый Канцелярский Архив, находится в вашем формальном подчинении лишь временно. Через некоторое время оно будет выделено в самостоятельное министерство, — как мы оба хорошо знаем, некоторое время понятие, растяжимое на сколь угодно долгое время, снова добавил я про себя. — Ведомство это будет заниматься борьбой как с внутренними, так и внешними проявлениями недовольства политикой Российской империи. Я надеюсь, что могу положиться на ваше умение хранить государственные тайны? — да даже если не мог бы, все равно через пару лет правда всплывет наружу — шила в мешке не утаишь.

— Да, ваше величество, — торжественно ответил мне глава Канцелярии.

— Тогда я рассчитываю на прекращение всех ваших излюбленных канцелярских приемчиков вроде многокилограммовых отчетов, важных документов, вложенных среди последних страниц, не представляющих особой важности работ и бесконечного оттягивания решений путем созывов дополнительных комиссий. Мне нужны результаты. И только они. Я могу иметь с вами дело?

— Я сделаю все, что будет в моих силах.

— Нет. Вы сделаете все, что будет нужно. Даже если это будет лежать за пределами ваших