этот риторический вопрос мое юморное второе «я».

Итак, решено. Завтра же еду на рыбалку. Пару дней на природе — самая радикальная и действенная смена обстановки. В общем, именно то, что мне нужно.

Я посмотрел на часы над почти потухшим камином, без удивления отметив про себя, что уже четыре часа как завтра. Сосредоточенно затушив и вытряхнув трубку, я по инерции отхлебнул немного остывшего кофе, сдержал рвотные позывы и вышел из кабинета.

Час был предрассветный, ранний. Выставленные у дверей гвардейцы спали сном младенцев, профессионально прислонившись к стенке. Я злорадно ухмыльнулся и тихонько, чтобы не разбудить доблестных гвардейцев, вернулся в свой кабинет.

Клей, ворох оставшихся от писем бечевок, кофе, чернила, одурманенный отсутствием сна и обдолбанный кофеем мозг взрослого юноши. Что с этим всем можно сделать? О, слишком многое! Мысли просто разбегались. Жаль, часовых только двое, подумал я с сожаленьем.

Выйдя из кабинета, тихо и спокойно разложил свои инструменты на столике в приемной. Еще раз покосился на часовых. Нет, такое разгильдяйство терпеть нельзя! Так, кроме шуток, любых заговорщиков проспать можно! Выбрав первую жертву, аккуратно придерживая рукой ножны часового, извлек из них парадную саблю. Обильно смазав ее клеем, я, подумав, вернулся в кабинет за свечой, печатью и сургучом. После чего бережно, стараясь не потревожить чуткий сон моих верных церберов, запечатал саблю императорской печатью. Проделав ту же операцию и со вторым караульным, я по-идиотски хихикнул. Ну, прямо как в летнем лагере, куда так любили спроваживать меня родители в той навсегда оставленной для меня жизни.

Подойдя к камину, я поставил клей поближе к огню. Пусть немного нагреется. Не проснутся, когда я залью им его в сапоги. Взгляд скользнул по полу. Кочерга, угли, веревка, сапог. Закончив привязывание кочерги к ноге второго караульного, я снова призадумался. В этом деле главное не переборщить — еще с места не смогут сойти. Какой же тут интерес?

Та-а-ак, связывание веревкой караульных между собой не интересно. А вот если стреножить первого и привязать его ко второму — это уже веселее. Непременно попробую.

Закончив заливать клей в сапоги, я в очередной раз умилился безмятежными лицами спящих. После чего тихо вернулся к себе в кабинет, унося все инструменты с собой. Конечно, предварительно смазав дверную ручку чернилами, ну как же без этого. Усаживаясь в кресло и предвкушая скорое веселье, я чувствовал, конечно, что впал в самое что ни на есть детство, но ничего не мог с собой поделать. Только бы клей схватился, думал я в ту минуту.

— Караул ко мне! — во весь голос крикнул я, выждав задуманные пять минут. — Караул!

За дверью послышался громкий шум. Может, зря я остался в своем кабинете и пропустил такое чудесное пробуждение? — запоздало подумал я с сожалением. Но вот дверь в мой кабинет распахнулась, и тут же в нее упал один и вбежал другой часовой.

— Ко мне! Быстрее же!

Видимо, не слишком проснувшийся первый караульный сломя голову бросился ко мне, длинными прыжками преодолевая разделявшие нас метры. «Черт, похоже я переоценил крепость бечевы, — подумал я и тут же поправился: — хотя скорее просто недооценил тягловую силу этого молодого жеребца в погонах». Трюк с протаскиванием первого караульного по полу пошел псу под хвост. Тонкая веревка лопнула, а здоровый лось, страшный в своем служебном рвении, даже ухом не повел.

Зато кочерга оправдала все мои ожидания. С оглушительным звоном упала она на мраморный пол и на приличной скорости врезалась в распластавшегося на полу соню. Не при детях будет сказано (хотя, как говаривал Задорнов, им это тоже очень интересно), но, судя по сдавленному мычанию, врезалась кочерга в весьма чувствительное интимное место.

— Мне немедленно нужна ваша сабля и сапоги, — обратился я к подбежавшему с выпученными глазами здоровяку. — Ваша тоже, — добавил я, обращаясь к стонавшему на полу второму, — извольте ползти быстрее.

Вскочив с пола, изумленно выпучивший глаза второй, все еще ничего не понимающий караульный снова упал и… не придумал ничего лучше, как действительно попытаться ползти по направлению ко мне.

— Ну же, гвардеец! Император ждет, — требовательно сказал я, глядя прямо в глаза покрасневшему от натуги часовому, пытающемуся вытащить саблю из ножен. Я уже говорил, что это был невероятно здоровый лось? Так вот, ему все же удалось выдрать саблю из ножен. Долбаный, дрянной, долгосохнущий канцелярский клей девятнадцатого века! — Что такое, часовой? У вас сабля приржавела к ножнам?

— Н-нет… — трясущимися губами проговорил тот, уставившись безумными глазами на пожелтевший верх клинка.

— О господи! Да у вас же сабля была запечатана! Вы только посмотрите! Наверное, ваш командир опасался доверить вам столь грозное оружие, как парадная сабля, — добавил я с сарказмом. — Думаю, у него на это были веские причины. Немедленно уберите ее в ножны, пока вы никого ею не поранили, и вообще отойдите от меня на два шага!

Глядя на меня ничего не понимающими, по собачьи преданными глазами, по-рачьи пятившийся крепыш сделал несколько шагов и закономерно споткнулся о ногу ползающего на четвереньках второго караульного.

— Обувь, быстро! — напомнил я двум пытающимся встать телам на полу моего кабинета. Похоже, господа гвардейцы пребывали в полной прострации от происходящих один за другим конфузов. Пунцовые лица сонь, плавно переходящие в малиновый оттенок, выдавали их с головой.

Вволю насладиться их неуклюжими попытками стащить с ног сапоги (ну хоть тут клей нормально взялся!) мне не дали.

— Что случилось, ваше величество? — с ошарашенными глазами влетел в кабинет мой флигель- адъютант Рихтер. Нечесаный, в одних спальных штанах и рубахе, он тем не менее был вооружен двумя револьверами. Я невольно поежился.

— Нападение! — закричал я. — Часовые ранены на всю голову. Врача сюда быстрее. Врача!

Что после этого началось… Какой же я все-таки дебилоид. Поднявшаяся после моих слов суматоха не шла ни в какое сравнение с невинным масштабом моего розыгрыша.

Не успел я договорить, как меня тут же окружила живая стена гвардейцев с карабинами и саблями наголо. Топот десятков ног, лязг оружия, крики и мельтешащие за окном факелы, количество которых росло просто в геометрической прогрессии. Вот в передающиеся за стенами моего кабинета крики «Врача!» как- то незаметно вплелось паническое «Император ранен» и истеричное «Пожар! Горим!». Не прошло и двух минут, как весь дворец был на ногах.

Вбежавший врач обежал глазами кабинет и обратился к спрятавшим меня за свои широкие спины гвардейцам:

— Где император?!

— Не волнуйтесь, Андрей Владимирович, со мной все в порядке. Помощь нужна моим доблестным часовым, — вылезая из-за живой стены, ответил я. — Требуется срочная лоботомия с пересадкой мозга, справитесь? — о боже, что я несу, они же ни бельмеса не понимают. — Господа, прошу вас убрать оружие в ножны, еще пораните кого ненароком. Ничего страшного не произошло, — подняв руки в известном с незапамятных времен жесте мирных намерений, я начал успокаивать сверкающих глазами солдат. — Просто решил немного подшутить над уснувшими караульными.

Чтобы успокоить дворец, потребовалось несравнимо больше времени, сил и нервов, чем на создание моей детской каверзы. Кстати, за время переполоха в нашем курятнике случилась пара переломов и целая куча вывихов и, как я потом узнал из первоисточников, окотилась кошка моей сестры Маши. Но, слава богу, в целом обошлось. Невосполнимых потерь не наблюдалось.

Вывод: немедленно на природу — нужно срочно выбить дурь из головы.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Лишь только я поведал своим адъютантам о предстоящей рыбалке, как до того казавшиеся мне лишь глупой выдумкой крики о пожаре воплотились в жизнь. Горело, правда, почти на другом конце города, и не дворец, а портовые склады, но зато полыхали эти самые склады ой как не слабо. Зарево от пожара было видно наверняка за десятки верст, столбы желто-красного пламени вздымались вверх на десятки метров.