семье недвижимости, драгоценностей, сотен тысяч десятин пахотной земли, виноградников, промыслов и рудников, лесов и пр. Однако чтобы превратить все это в деньги, требовалось время, коего у меня пока не было. Так что пока что я мог рассчитывать только на личные сбережения.

— Можете смело рассчитывать на двадцать-тридцать миллионов в течение ближайших лет, — после минутного молчания заверил я присутствующих.

По залу пронесся вздох удивления. Сумма была более чем значительная.

— Но, ваше величество, вся будущая Ярославская железная дорога вместе с уже построенной частью от Москвы до Сергиева Посада стоит менее 20 миллионов, — последовало аккуратное уточнение от сидящего рядом с Чижовым Дельвига.

— Мне это известно. Однако есть еще ряд не менее доходных дорог, строительство которых я хотел бы с вами обсудить. Но, прежде всего, мне хотелось бы предоставить вам некоторые карты для упрощения изыскательских работ, — я протянул несколько экземпляров карт со скопированной Ярославской железной дорогой. Такой, какой она и должна была бы стать через шесть лет.

Железнодорожные дельцы, заполучив по экземпляру карты и позабыв про монарха, тут же в них уткнулись и принялись шепотом обсуждать. Судя по всему, впечатление на них проект произвел большое. Братья Шиповы, вдвоем уткнувшись в один экземпляр, о чем-то яростно, но тихо дискутировали. Дельвиг и Чижов сидели, задумавшись, видимо, каждый о своем, а основатель династии Мамонтовых, глядя на чертеж дороги, улыбаясь, поглаживал короткую окладистую бороду и тихонько шептал: «Добро, добро!»

— Вам что-то непонятно, Федор Васильевич? — обратился я к явно заволновавшемуся Чижову.

— Напротив, все понятно. Превосходнейшая карта! Вот только насколько нам необходимо придерживаться ваших… э-э-э…

— Пожеланий. Всего лишь пожеланий, Федор Васильевич, — пришел я ему на помощь. — Если будет признано целесообразным проложить дорогу по другому маршруту, не буду иметь ничего против.

— Не затруднит ли, ваше величество, уточнить, о каких еще дорогах пойдет речь, — прервал начавшее затягиваться молчание генерал Дельвиг.

— Разумеется, не затруднит. Кроме Ярославской, у меня есть еще планы постройки пока только одной, Грязе-Царицынской, железной дороги, общей протяженностью в семьсот верст.

— Это же десятки мильонов целковых, — нахмурившись, сказал Мамонтов. — Нам и пять-то мильонов с трудом удалось собрать. Не потянуть нам, государь! — развел он руками.

— Ну, скажем, не более пятидесяти миллионов, по предварительным подсчетам, — успокоил я Ивана Федоровича. — А вот насчет новых акционеров можете не беспокоиться. Думаю, успех вашего дела и мой пример в скором времени привлекут внимание многочисленных вкладчиков. Тем более я уверен, что дорога скоро будет давать не менее десяти процентов прибыли.

— Ваше императорское величество, когда ж доходу Троицкая дорога давать будет десятую долю в год, ежели она сейчас с трудом дотягивает до двадцатой? — все еще выражал свое недоверие купец- миллионщик. К гадалке не ходи, было ясно — пока не увидит денег, не успокоится.

— Менее чем через два года, дорогой Иван Федорович. Если вы увидите прибыль менее десятой части, я готов лично выкупить вашу долю, — сделал я широкий жест.

Несмотря на внешне щедрое, даже расточительное, обещание, на деле я практически ничем не рисковал — Ярославская дорога действительно могла дать десять и более процентов прибыли, это я знал доподлинно.

Яркая демонстрация уверенности сделала свое дело. Мое предложение успокоило купца, да и остальные, как показалось, прониклись моей убежденностью в скором успехе Ярославской железной дороги.

— Ваше величество, я думаю, что выражу мнение всех компаньонов, — обведя глазами присутствующих, подытожил Чижов. — Наше общество с радостью принимает ваше чрезвычайно щедрое предложение. Мы благодарны вашему величеству за доверие и обязуемся приложить все силы для развития предложенных проектов. Может быть, ваше величество имеет еще какие-нибудь пожелания?

Я ненадолго задумался. Вспомнился мой, точнее Николая, опыт железнодорожных путешествий.

— Озаботьтесь только двумя вещами, — подумав, сказал я. — Во-первых, купите нормальные вагоны, а то в ваших носы уже осенью обмораживать начинают. Кстати, я бы хотел, чтобы в дальнейшем паровозы и вагоны тоже производились и закупались в России. Рекомендую разместить заказы на Александровском заводе. А во-вторых, настоятельно рекомендую обратить внимание на американскую систему движения. Движение поезда никоим образом не должно быть связано с перерывами ЕДИНСТВЕННОГО машиниста на прием пищи и сон.

«Единственного» я выделил голосом не случайно. Недавно, совершенно случайно, можно сказать вообще непонятно каким боком, мне на глаза попался факт, что в XIX веке существовали две теории эксплуатации поездов — американская и европейская. По первой, на один паровоз приходилось несколько машинистов, разумеется, постоянно сменяющих друг друга, по второй, как вы понимаете, на один паровоз приходился строго один машинист. То есть в Европе, пока машинист спал или ел, паровоз стоял! В то время как в Америке сменяющиеся машинисты обеспечивали круглосуточную работу паровоза. Зная русскую увлеченность Европой, угадайте, какая система была принята в Российской империи?

— Мне тоже это казалось не совсем рациональным, ваше величество, — подал голос один из молчавших до сих пор братьев Шиповых.

— Возможен преждевременный выход котлов из строя из-за постоянной эксплуатации, — тут же возразил другой брат.

Братья-инженеры яростно воззрились друг на друга. Явно это был не первый их разговор на эту тему.

— И все же я настоятельно рекомендую обратить ваше внимание на американскую систему, — подвел я голосом черту под начинающимся спором.

— Это все, конечно, хорошо, — кашлянув, чтобы привлечь мое внимание, начал Дельвиг, — однако не будет ли излишне дерзко с моей стороны спросить ваше царское величество, в какие сроки вы планируете предоставить обществу финансы для дальнейшего строительства?

— Чтобы не быть голословным, сразу после окончания разговора я предоставлю вам вексель на два миллиона, а затем еще десять в течение следующего года. Вас это устроит?

— Более чем, ваше величество, — кивнул Дельвиг.

Крикнув адъютанта, я попросил его пригласить к нам Владимира Федоровича Адлерберга, дабы уточнить момент передачи денег. Ответив еще на целый ряд уточняющих вопросов и переговорив с подошедшим министром о выдаче расписки на получение двух миллионов, я тепло распрощался с акционерами, в ряды которых только что влился.

После беседы с железнодорожниками я, окрыленный добрыми ожиданиями, поспешил к сиротливо оставленному в своем кабинете Игнатьеву. С момента нашего расставания прошло более двух часов, и я рассчитывал, что граф успел хотя бы предварительно ознакомиться с документами.

Войдя в кабинет, я застал Николая Павловича сидящим на стуле и с пустым взглядом смотрящего в окно. Ворох документов, разобранный наполовину, был разложен перед ним на столе. Воротник мундира был расстегнут, и весь вид графа сигнализировал о внутренней рассеянности. Мне показалось, что он даже не заметил моего появления. Лишь когда за моей спиной хлопнула дверь, Игнатьев обернулся и резко, чуть не свалив стул, встал.

«Ну все, — подумал я, — футур-шок. Переоценил я графа, не выдержал он».

Однако, взглянув на лицо Николая Павловича, расслабился. Взгляд его горел огнем и каким-то азартом.

— Ваше величество, это поразительно! Я бы никогда и не подумал, что возможны столь легкие и эффективные способы влияния на людские умы, — от переизбытка эмоций он так сильно жестикулировал, что я невольно отступил чуть назад, ошарашенный таким напором. — Признаться, когда я только начал чтение, — продолжал Игнатьев, — все предложенное, не сочтите за дерзость, показалось мне блажью, выдумкой. Однако по мере прочтения я все чаще и чаще ловил себя на мысли, что методы, предлагаемые вами, куда более эффективны, чем применяемые нашими министерствами и ведомствами. Вот подойдите сюда!

Игнатьев, подхватив меня за локоть, чуть ли не силой подволок к столу. Выхватив из разрозненной