— Ну, пострелята, покоя от вас нет, — сказала она и, завидя Сергея, попросила: — Поглядите за вещами, молодой человек, я в буфет схожу, лимонада куплю им.

— Конечно, я присмотрю, — охотно согласился Сергей и присел на деревянный парапет беседки.

Отсюда просматривалось все бескрайнее летное поле, белесое, скучное, и небо над ним было такое же. Полосатая «колбаса» на мачте обвисла в безветрии. Громада гор вдали, в дымке, казалась чужой здесь, неестественной, словно пририсованной.

Как все уныло, однообразно, глазу задержаться не на чем, думал Сергей, щурясь от солнца, и как было бы прекрасно все это, окажись рядом Вера. Он думал о ней неотступно все время — и дома, и в школе, и в кассе аэрофлота, и на почте, и здесь, на краю летного поля, которое одно невидимым, неощутимым, но таким реальным аэромостом соединяло его с Верой. Она стояла на другом конце этого моста, и надо было перейти его, перелететь, чтобы увидеть Веру. И когда он так думал, невольно улыбался, и люди оглядывались на него, а он ничего не замечал. Но внезапно все это отходило, и душу заполняло иное волнение, беспокойство охватывало, тревога. Что же там темнил Игнатий Ефремович, на что намекал, о чем умалчивал? Может быть, Вера в помощи нуждается, надо ему быть рядом, защитить, выручить из беды, а он тут прохлаждается…

Прошло чуть больше часа, как приехал он в аэропорт. Женщина улетела со своими детьми и узлами, он забыл, куда, кажется, в Бекдаш, на Карабогаз, к мужу, который нашел там хорошую работу, заработок приличный и квартиру дают, секцию. «По стройкам все мотались, — рассказывала женщина, разливая в картонные стаканчики шипучий лимонад своим пострелятам. — Оно хорошо, пока одни, а с этими огольцами — куда? Теперь на месте будем. Хватит уж мыкаться».

Мыкаться, мыкаться… Слово это запало, назойливо лезло на язык. Он приладил его к своим заботам, подумав, что надо было все решать сразу и жить вместе, не мыкаться. Или там, или здесь, только вместе. Наверное, лучше здесь, чтобы ей не напоминало… Но только доходил он в размышлениях своих до этого, как радужность мечтаний рассеивалась, мечты разлетались в прах. То, что могло напоминать ей, могло и удержать ее там, в прошлом ее, где не было Сергея, а был другой человек по имени Игорь. Они же могли только так разойтись, а на деле оставаться мужем и женой, со штампами в паспортах, и он право имел на нее… Или нет, кажется, эта формальная сторона не дает никакого права, он что-то читал такое… Но все равно… Теперь казалось, что Вера нарочно сказала, будто у них еще будет время все обдумать, а у самой путы, она не освободилась от них…

Великое нетерпение снова сорвало его с места. Он пошел по тем же асфальтовым дорожкам вокруг здания, вокруг беседки. В который уже раз посмотрел на циферблат: еще два с половиной часа.

— Ну, что ей Игорь? — размышлял Сергей, вышагивая по дорожкам. — Рвач, барахольщик, машину имеет, а нравственных идеалов никаких. Злой, эгоистичный, Веру обидел… — Снова возбужденное воображение стало создавать картины Вериных страданий. Вот Игорь вламывается в ее квартиру, угрожает, замахивается…

А он все здесь…

До самолета оставалось два часа восемнадцать минут.

Хотел вспомнить Веру студенческих лет, но почему-то ничего не вспоминалось, мельтешило в памяти несущественное. Это беспокоило его. Как же так — ничего не было у них позади, в том прошлом, когда на лекциях сидели почти рядом и интересы были общие и… Неужели ничего?

И вдруг с облегчением вспомнил: было. На первом курсе было. Вечеринка наметилась, день рождения у Светки Козорез. Вера и сказала ему об этом: «Обязательно приходи, слышишь?» Посмотрела со значением, он в ее взгляде, в улыбке прочел столько всякого, что до вечера себе места не находил, сердце обмирало. «Неужели?» — спрашивал он себя. И был уверен: да. Он тайно был влюблен в нее, косился на лекциях, приятно было видеть ее склоненную над конспектом голову. Волосы она подстригала коротко, почти по-мальчишески, но была не угловата, хороша собой, мила, притягательна. Не он один заглядывался. Все какая-то компания вертелась возле нее, шушукались, смеялись чему-то, свои у них были тайны. Она действительно не обращала на него никакого внимания. А тут сама подошла и сказала и посмотрела так, и улыбнулась со значением…

Но все оказалось иначе. Никакого дня рождения у Светки не было, это они нарочно придумали, чтобы свести их вместе — Сергея и Светку. Оказывается, она «с ума по нему сходила», весь курс знал, один Сергей ничего не подозревал. На вечеринке он все на Веру смотрел, волновался, ждал чего-то.

Все у них тогда расстроилось, и у Светки, и у него…

Значит, теперь, спустя годы, Вера все вспомнила, все поняла и раскаивалась запоздало, значит, и в самом деле не шутила тогда в ресторане?..

Солнце опустилось низко. Тени стали длинными, полосами легли на белую землю. Из степи потянуло прохладой, листочки на акациях трепетно вздрогнули, загомонили вполголоса.

Двое парней вышли из буфета навеселе, громко спорили о непонятном, о люфте, кто в этом виноват. Выходило, виноватых не было, люфт и должен быть, а посему Жорик пусть подавится. Они стали хохотать до слез, пригибаясь и хватаясь за животы. Пусть выкусит этот Жорик…

Потом прошли мимо Сергея, оглядели его вызывающе. Вернулись.

— Закурить есть?

— Не курю, — миролюбиво ответил Сергей и в доказательство похлопал по пустым карманам.

Но парни не отходили, затевался опасный разговор.

— Здоровье бережешь или как? — куражился один, чубатый.

Второй, с норвежской бородкой, в синем берете, смотрел в упор налитыми кровью глазами.

— Бросьте вы, ребята. Ну, чего?..

— С портфелем… — Первый дернул к себе портфель; второй все смотрел недобро, выжидая.

Спрыгнув с парапета беседки, где опять сидел, Сергей отошел чуть в сторону, портфель остался в чужих руках, и надо было вернуть его.

— Отдайте портфель, ребята.

Те разом оглянулись, и Сергей тоже, — никого поблизости не было. Все сжалось в Сергее, напряглось.

— А этого не хочешь?

Жест был недвусмысленный, за ним должен был последовать удар. Второй, молчавший, размахнулся, но Сергей опередил его, перехватил руку, рванул изо всей силы. Бородатый охнул и упал на асфальт. Другой набычился, пригнулся, норовя ударить головой под дых, и надо было изловчиться, успеть отскочить, но Сергей, привороженный упавшим, отвлекшийся на него, понял, что не успеет ни отскочить, ни извернуться. И тут раздался милицейский заливистый свисток, топот казенных тяжелых сапог. Чубатый так и застыл в своей позе. Из кустов, из-за акаций выбегал милиционер.

— Стой!

Только теперь Сергей почувствовал страх. Они ведь и изувечить могли, спьяна. Все-таки двое на одного.

— Вот… деньги требовал, — заныл, разогнувшись, наконец, чубатый. — Думал, выпили, так нас обжать можно.

— Я все видел, — спокойно сказал милиционер. — Пройдемте. А вы портфель возьмите.

Портфель лежал в пыли за дорожкой. Сергей — поднял его, отряхнул.

Тот, с бородкой, которого кинул он на асфальт, поднялся, потирая ушибленную руку, проговорил басом:

— Мы в песках вкалываем. Что, нам выпить, что ли, нельзя?

— Пройдемте, — строго повторил милиционер и рукой указал — куда.

Сергей узнал в нем Курбанова, мужа Марины.

И пока тянулась нудная процедура опроса и выяснения личностей, пока составлялся протокол, он все разглядывал Курбанова со странным чувством — не запоздалой ревности, не неприязни, столь, казалось бы, естественной в его положении отвергнутого, — удивления. Неприметным был Маринин избранник, неказист и не молод уже, с серебром в волосах, с морщинками у висков, желтизной отливала кожа на исхудалом лице. Видно, не совсем еще оправился после того ножевого ранения. Что же нашла в нем Марина? Понять этого он долго не мог, и только когда Курбанов поднялся и, взяв под козырек, улыбнувшись даже, разрешил Сергею быть свободным, его осенило: надежность, вот что. В нем, в Сергее, она