* * *
Раз Нарышкин слишком грубо подшутил над одним вельможей.
Тот потребовал от Нарышкина удовлетворения.
— Согласен, — отвечал последний, — с тем только, чтобы один из нас остался на месте поединка.
Вельможа одобрил предложение и, захватив с собою пару заряженных пистолетов, отправился с Нарышкиным за город.
Отъехав верст десять, Нарышкин велел экипажу остановиться около одной рощи. Лакей отпер дверцы со стороны вельможи, который тотчас же выпрыгнул. Лакей быстро захлопнул дверцы, вскочил на козлы и закричал: «Пошел!» А Нарышкин, высунувшись из окна и заливаясь смехом, сказал противнику:
— Я сдержал свое слово: оставил вас на месте!
Кучер ударил по лошадям, и экипаж исчез, обдав одураченного вельможу целым столбом пыли.
* * *
Нарышкин оригинальным образом получил Андреевский орден.
Находясь однажды утром в уборной государя, когда тот одевался к выходу, и воспользовавшись его веселым настроением духа, Нарышкин испросил позволения примерить лежавшую на столе андреевскую ленту. Надев ее, он пошел в другую комнату, говоря:
— Там большое зеркало, и мне будет удобнее видеть, идет ли мне голубой цвет.
Из другой комнаты Нарышкин перешел в третью, четвертую и, наконец, возвратился смущенный.
— Государь! — воскликнул он в величайшем волнении. — Не погубите, не выдайте меня на посмеяние.
— Что с тобой случилось? — спросил государь в изумлении.
— Ах, государь, — продолжал Нарышкин, — погиб, да и только, если не спасете!
— Да говори же скорее, почему ты так встревожен?
— Вообразите, государь, мой стыд, мое изумление: выхожу с поспешностью в третью комнату от уборной, в ту самую, где большие зеркала… Вдруг откуда-то взялись придворные, окружают меня — и военные, и статские, и Бог знает кто. Один жмет мне руку, другой душит в своих объятиях, третий заикается от досады, обращаясь с поздравлениями, четвертый, кланяясь в пояс, стряхивает на меня всю пудру со своего парика. С большим трудом вырвался я из шумной толпы, где множество голосов как будто нарочно слились в один, приветствуя меня с монаршей милостью. Что мне теперь делать? Как показаться? Пропал, да и только.
Император рассмеялся и успокоил встревоженного Нарышкина, сказав, что жалует его Андреевским орденом.
* * *
Был какой-то торжественный день. Весь двор только что сел за парадный стол; комендант генерал- лейтенант Башуцкий стоял у окна с платком в руке, чтобы, как только будет произнесен тост, подать сигнал для пальбы из крепости. Нарышкин, как гофмаршал, не сидел за столом, а распоряжался. Заметив важную позу коменданта, Нарышкин подошел и сказал:
— Я всегда удивляюсь точности крепостной пальбы и не понимаю, как вы это делаете всегда вовремя…
— О, помилуйте! — отвечал Башуцкий. — Очень просто. Я возьму да и махну платком, вот так!
И махнул взаправду, вследствие чего из крепости поднялась пальба раньше времени. Всего смешнее было то, что Башуцкий не мог понять, как это могло случиться, и собирался после стола сделать строгий розыск и взыскать с виновного.
* * *
Когда принц прусский гостил в Петербурге, шли беспрерывные дожди. Император Александр изъявил по этому поводу свое сожаление.
— По крайней мере, принц не скажет, что ваше величество его сухо приняли, — заметил Нарышкин.
* * *
При закладке военного корабля, происходившей в присутствии государя, находился Нарышкин и был, против обыкновения, мрачен.
— Отчего ты такой скучный? — спросил его император.
— Да чему же веселиться-то, ваше величество? — со вздохом ответил остряк. — Вы закладываете в первый раз, а я каждый день — то в банке, то в ломбарде.
* * *
Однажды государь, присутствуя на балу у Нарышкина, спросил его:
— Что стоит тебе сегодняшний бал?
— Безделицу, ваше величество, пятьдесят только рублей.
— Как так? — изумился Александр Павлович.
— Да-с, только пятьдесят рублей на вексельную бумагу.
* * *
Был бал во дворце. Нарышкин приехал позже других. Встретив его, император осведомился:
— Почему ты так поздно приехал?
— Без вины виноват, ваше величество, — ответил Нарышкин, — камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу — кареты нет. Приказываю подавать — он подает пук ассигнаций. Пришлось ехать на извозчике.
* * *
Зная, что Нарышкин боится смерти, Александр Павлович сказал ему однажды:
— Я так тобой доволен сегодня, что если ты умрешь, то прикажу поставить тебе великолепный мавзолей!
— А сколько денег вы ассигнуете на этот предмет? — заинтересовался Нарышкин.
— А зачем тебе это знать?
— Я бы лучше попросил ваше величество приказать отсчитать эту сумму мне при жизни. Я повеселил бы вас и задал бы отличный праздник на моей даче.
* * *
Александр Львович Нарышкин одно время занимал должность директора театров.
Однажды во время балетного спектакля император Павел Петрович спросил его, отчего он не ставит балетов со множеством всадников, какие прежде давались часто.
— Невыгодно, ваше величество, — ответил Нарышкин.
— Почему?
— Предшественник мой мог ставить такие балеты, потому что, когда лошади делались негодными для сцены, он мог отправить их на свою кухню и… съесть.
До него директорствовал князь Юсупов, который, как известно, был по происхождению из татар.
* * *
Александр Львович не любил государственного канцлера графа Румянцева и часто шутил над ним.
Румянцев до конца жизни носил прическу с косичкой.
— Вот уж подлинно можно сказать, — острил Нарышкин, — что нашла коса на камень.
* * *
Один престарелый министр жаловался Нарышкину на каменную болезнь, от которой боялся умереть.
— Нечего бояться, — успокоил его остряк, — здесь деревянное строение на каменном фундаменте долго живет.
* * *
В 1811 году в Петербурге сгорел большой каменный театр. Пожар был так силен, что в несколько часов совершенно уничтожил это огромное здание. Нарышкин, находившийся на пожаре, сказал