воскресенье бывали у него открытые обеды на 50 и более персон.

Однажды кто-то, разговаривая с графом Кутайсовым о его натянутых отношениях с Остерманом, выразил удивление, отчего Кутайсов не поедет как-нибудь, в воскресенье, обедать к гордому барину.

— Но как я поеду? Остерман никогда не зовет меня!

— Э, ничего, — отвечал собеседник, — никто не получает приглашений на его воскресные обеды, и все к нему ездят. У него дом открытый.

Думал-думал Кугайсов и в воскресенье поехал перед самым обедом к Остерману.

В гостиной Остермана тогда уже сидели все тузы, вся элита Москвы. Приезжающие к обеду обыкновенно пропускались без доклада, и Кутайсов вошел.

Бывший канцлер, как только увидел нежданного посетителя, тотчас пошел к нему навстречу, приветствовал его с чрезвычайной вежливостью, усадил на диван и, разговаривая с ним, через слово повторял: ваше сиятельство, ваше сиятельство…

Долго ждали обеда. Наконец камердинер доложил, что кушанья готовы.

— Ваше сиятельство, — сказал Остерман Кутайсову, — извините, что я должен оставить вас: отправляюсь с друзьями моими обедать. — Потом, приветливо обращаясь к другим гостям, добавил: — Милости просим, господа, милости просим.

И все за хозяином потянулись в столовую.

Граф Кутайсов остался один в гостиной.

* * *

Граф Ф. А. Остерман, человек замечательного ума и образования, отличался необыкновенной рассеянностью, особенно под старость.

Садясь иногда в кресло и принимая его за карету, Остерман приказывал везти себя в Сенат; за обедом плевал в тарелку своего соседа или чесал у него ногу, принимая ее за свою собственную; подбирал к себе края белого платья сидевших возле него дам, воображая, что поднимает свою салфетку; забывая надеть шляпу, гулял по городу с непокрытой головой или приезжал в гости в расстегнутом платье, приводя в стыд прекрасный пол. Часто вместо духов протирался чернилами и в таком виде являлся в приемный зал к ожидавшим его просителям; выходил на улице из кареты и более часу неподвижно стоял около какого- нибудь дома, уверяя лакея, «что не кончил еще своего занятия», между тем как из желоба капали дождевые капли; вступал с кем-либо в любопытный ученый разговор и, не окончив его, мгновенно засыпал; представлял императрице вместо рапортов счета, поданные ему сапожником или портным, и т. п.

Раз правитель канцелярии поднес ему для подписи какую-то бумагу. Остерман взял перо, задумался, начал тереть себе лоб, не выводя ни одной черты, наконец вскочил со стула и в нетерпении закричал правителю канцелярии:

— Однако ж, черт возьми, скажи мне, пожалуйста, кто я такой и как меня зовут!

* * *

Генерал Сидоренко получил орден Белого орла. Государь, увидав его во дворце, заметил, что этого ордена на нем не было, и, думая, что ему, быть может, еще неизвестно о монаршей милости, так как пожалование только что состоялось, спросил его:

— Ты получил Белого орла, которого я дал тебе?

— Получал, ваше величество, — ответил Сидоренко со своим неискоренимым хохлацким выговором. — Да чем я того орла кормить буду?

Государь рассмеялся и назначил ему аренду.

* * *

И. А. Крылов был одним из усерднейших посетителей Английского клуба, где обычно и совершал свои часто неимоверные застольные подвиги. Английский клуб считался чрезвычайно солидным общественным собранием, местом свидания чиновной знати, словом, аристократическим клубом, и туда охотно заявлялись приезжие богатые помещики. Однажды кто-то из гостей разговорился и, как это нередко бывает, увлекся или, выражаясь точнее, заврался. Рассказывал он, главным образом, об изобилии плодов земных в его местах и, повествуя о волжской рыбе, пожелал показать, какой длины стерляди ловят на Волге, и начал расставлять руки. Случилось, что Крылов сидел как раз рядом с ним. Как только краснобай-помещик начал раскидывать руки, обозначая размеры своей стерляди, Крылов тотчас быстро отодвинулся к другому концу стола со словами: «Позвольте я подвинусь, чтоб дать дорогу вашей стерляди!»

* * *

Император Николай I знал лично и очень любил Крылова. Случилось, что государь встретил его на улице как раз в то время, когда императорская семья жила в Аничковом дворце, а Крылов, служивший в Публичной библиотеке, имел там казенную квартиру.

— Как поживаешь, Иван Андреич? — приветствовал его государь. — Мы с тобой давненько не видались.

— Давненько, ваше величество, — ответил Крылов, — а ведь близкие соседи!

Публичная библиотека и Аничков дворец разделены между собой только небольшой Александрийской площадью.

* * *

Самой комической выходкой И. А. Крылова можно считать сделанную им поправку в контракте на наем квартиры. Домовладелец в контракт вставил пункт, где было сказано, что в случае, если по неосторожности Крылова дом сгорит, то Крылов обязан уплатить владельцу 60 ООО рублей. Крылов, прочитывая контракт, взял перо и приставил к цифре два ноля, так что вышло 6 миллионов. Домовладелец попрекнул его, зачем он зря марает контракт, но Крылов спокойно сказал ему, что он вовсе не думал забавляться. «Вам так будет лучше; приятнее же знать, что получишь 6 миллионов, чем 60 тысяч. А для меня не все ли равно, что 60 тысяч, что 6 миллионов, ведь я все равно не могу уплатить».

* * *

Крылов написал комедию «Урок дочкам». Главные роли в ней исполняли две актрисы чрезвычайно пышного телосложения.

— Когда такие играют, — заметил «дедушка», — так надо изменять заглавие пьесы; это уж не «Урок дочкам», а «Урок бочкам».

* * *

Поэт Костров, придерживавшийся крепких напитков, однажды где-то на обеде лихо выпил. Его потянуло ко сну; он уселся на диван и прислонился головой к его спинке, готовясь опочить.

— Что, Ермил Иваныч, — сказал ему какой-то юноша, — у вас в глазах мальчики?

— Мальчики, и преглупые! — ответил Костров.

* * *

Известный поэт-сатирик Д. Д. Минаев прославился своими экспромтами, эпиграммами и в особенности рифмами к трудным словам, вроде «окунь». Вот такое сказание сохранилось о происхождении этой рифмы. Минаев дружил с автором Жулевым, который тоже был очень искусен в подборе рифм. У них и вышел спор, кто скорее и удачнее подберет рифму к окуню. Отправились они вместе куда-то за город, там выпили, и, когда возвращались обратно, Минаев, оставшийся еще (относительно) в здравом уме и твердой памяти, все смеялся над Жулевым, который очень ослаб и клевал носом, не говоря ни слова. Ехали же оба верхом. Смеясь над приятелем, Минаев ему напомнил о их споре насчет рифмы, но у Жулева отшибло память, и он с недоумением спрашивал: «Какой спор, какая рифма?»— «Не помнишь? Эх ты!.. А что мы сейчас-то делаем, это ты сознаешь, будешь помнить? Я тебе лучше скажу это в стихах, ты лучше запомнишь; слушай:

Верхом мы ездили далеко И всю дорогу шли конь о конь. Я говорлив был, как сорока, А ты был нем, как сонный окунь».

* * *

Минаев сотрудничал в «Деле». В это время он крепко расхворался и сильно похудел. Кто-то из друзей, встретив его, был поражен его тощим видом и спросил, что с ним.

— От харчей журнала «Дело» и не так спадешь, брат, с тела! — ответил Минаев.

* * *

В драме А. Толстого «Смерть Иоанна Грозного» роль Грозного исполняли актеры Васильев и Самойлов. Минаеву почему-то очень не понравились они оба в этой роли, и он, обращаясь в приятелю,