и премьера удостоить чести напоить в своей компании до бесчувствия, а премьерше сделать непристойное предложение. Впрочем, Шумилов не сомневался, что девки эти размалеванные ничего иного и не заслуживают. Однако в том, что сын его достоин лучшего, чем таскаться по актеркам, у него никакого сомнения не было. Именно поэтому он лишь ухмыльнулся снисходительно, когда узнал, что Николай в числе прочих своих собутыльников усердно спаивает знаменитого актера Александра Яковлева – бывшего москвича купеческого звания, однако разъярился, аки тигр бенгальский (Шумилов слыхал, что ни один зверь так не свирепствует, сколь оный), прознав, что отпрыск, на коего вся отцовская надежда, связался с какой-то актрисулькой… да и та не слишком высокого полета. Конечно, талия там, говорят, такая – двумя пальцами обхватишь, однако старший Шумилов проку в этом никакого не видел. Не станешь ведь всю жизнь женину талию мерить – лучше, пальцы растопырив, мерить пачку ассигнаций, которые ей определены в приданое.

Само собой, никакого приданого у актрисулек не бывает. А Николаша, чувствуется, недалек был от тайного венчания с этой, как ее там… После такого венчания, Шумилов-старший понимал, ему только в петлю… Ну, или от сына отрекаться. А сын-то единственный! Ну как от него отречешься? При проклятии у самого язык отсохнет!

И тогда Шумилов сделал самую простую вещь – воззвал к сыновнему разуму. Нет, он не грозил, не стращал. Он просто раскрыл перед Николаем все карты. Швырнул их на стол, пошел ва-банк, напомнив о старинном сговоре между их семейством и Полевыми. Будет этот сговор нарушен – Василий Петрович в любую минуту может свои капиталы из дела изъять. Как же тогда Шумиловым быть, и сыну, и отцу? Они по сравнению с Полевыми – муравьи рядом с горой. И их равноправное участие в деле лишь из старинной родовой дружбы Шумиловых да Полевых исходит, дружбы, которую Василий Петрович намерен в веках продолжать. И залогом сего должно стать бракосочетание Николая Шумилова и Натальи Полевой.

Сын, конечно, это и сам раньше знал, однако Шумилов пошел еще дальше. Рассказал, что они с Василием Петровичем закрепили будущий союз своих детей также и завещаниями. Если кто-то из них договор нарушает, лишается капитала. Но если, Господи помилуй, старший Шумилов еще до свадьбы сына Богу душу отдаст, на другой же день после свадьбы все управление делами переходит в руки Николая, Василий Петрович от дел вовсе отстранится. Ну и, само собой, после смерти будущего тестя Николаю все будет принадлежать.

Выражение, которое появилось на лице сына после разговора с отцом, иначе, как ужасом, не назовешь. Чудилось, разверзлись пред ним бездны преисподние. Шумилов начал было вскипать – решил, глупец-де этак из-за актрисульки своей страдает, ну и счел сие недостойным, однако Николай тихо спросил:

– Батюшка, я невесту будущую раз или два видел и, хоть сердце мое к ней не лежит, не могу не признать, что красавица она редкостная. Но скажи на милость, не утаи, Христа ради, что ж она такого натворила в свои младые года, что к ней мужа нужно златыми неподъемными цепями приковать?!

И отец не нашелся, что ответить…

Николай эту минуту на всю жизнь запомнил, прежде всего потому, что подобного выражения на враз суровом и добром лице отца он никогда не видел. Выражение это звалось – растерянность. Сразу стало ясно, что ответа на сыновний вопрос старший Шумилов не только не знал, но даже и не задумывался ни разу над ним. А теперь – призадумался…

Ответа, впрочем, отец так и не успел узнать – умер вскоре, не успев ничего выведать у компаньона. Однако Николай был уверен – дай Бог отцу жить втрое дольше, он все равно бы не задал такого вопроса Полевому, потому как чуял – сей вопрос был из тех, на которые ответ дать трудно, а то и невозможно, да и опасно.

Сам Николай Дмитриевич о природе поступков тестя лишь догадывался. Он тоже ничего спросить не успел, ибо Полевой умер на другой день после свадьбы, оставив, как и обещал, молодого компаньона полным хозяином всех своих богатств, но не забыв оговорить особые условия для дочери. И прошлое жены своей Шумилов разгадывал собственноручно, впрочем, без особенной на то охоты, потому что не народился еще на свет человек, который внушал ему отвращение большее, чем собственная, родная жена.

Да нет… То-то и беда, что была она не родной, а чужой и принадлежала ему лишь потому, что так принято считать: жена, мол, принадлежит супругу своему. Наталья Васильевна принадлежала лишь себе, ну и еще любому-каждому, кому пришла бы охота протянуть руку – и взять, ибо жена Шумилову досталась из разряда тех баб, которых именуют гулящими.

И не в том лишь дело, что она оказалась не девицею, когда Шумилов приступил распочинать ее на брачном ложе. Он нюхом чуял, что девичество, так же как скромность, достоинство, стыдливость, никогда не было Наталье присуще. Не унаследовала она сих качеств от матери, а может, и унаследовала, да расточила, не задумываясь, еще в самой ранней юности, кабы не в отрочестве.

Конечно, подробностей ее падения Николай Шумилов не узнал, да и не задавался такой целью, уж больно противно сделалось. Но он не был юнцом нетронутым, женщин повидал, так что знал, как такие дела делаются. В народе говорят: девка, мол, себя не уберегла. По всему судя, никакого желания беречь себя у Натальи никогда не имелось.

Ну что ж, за то, что он вечно будет жить, ощущая тошноту и муторность при виде супруги, Николаю Шумилову было заплачено щедро, очень щедро! Он знал, что проклинать тут некого: искушение оказалось слишком велико, он сам продался, после разговора с отцом даже не рыпнулся более в театр. Но что же это за сволочная штука – жизнь, коли роет она иногда человеку такие ямины, в которые он по своей воле спрыгивает – и вылезти надежды нет?!

А может, в том была его судьба… Ведь и та, другая, «актрисулька», как презрительно именовал ее отец, тоже не отличалась страстью к верности. Правда, клялась Николаю, что до него любви не знала… Тем паче грустно, что и она невинности не сберегла, отдала нелюбимому. Оттого и покинул ее Николай беспрекословно после разговора с отцом – не сомневался, что при такой веселой жене вечно будет рогат. Она, конечно, рыдала и намеревалась лишить себя жизни вместе с дитятею… Да-да, клялась, мол, в тягости, и не от кого иного, как от Николая Шумилова… Однако бес эту кошачью бабью породу ведает, от кого они приплод нагуливают! Видать, все же лгала «актрисулька», потому что не успел остыть след купчины Шумилова, как начал вокруг нее увиваться какой-то военный в немалом чине, вроде бы даже подполковничьем, и чуть ли не жениться собирался на прелестнице, да за какие-то дела угодил под суд, был сослан и разжалован… А у актрисульки вскоре родилось дитя.

Николай Дмитриевич об этом знал, но ни малейшей охоты видеть свою бывшую пассию и этого ребенка не имел. Но не зря говорится – покуда гром не грянет, мужик не перекрестится.

Да и не только мужик…