ручеек слюны и скатился по подбородку на грудь.

– Не обращайте внимания, – махнул рукой старик. – Он с детства такой. Мать, дочка моя, сразу после родов померла от лучевой, чтоб ее, болезни. А батю мутанты на глазах у Эдика сожрали. Пареньку тогда пять годиков только минуло. С тех пор он и заговаривается. Любит, когда ему Евангелие читают. А я что? Я – не против. Жисть такая. Нам без веры никак нельзя. Только на Бога и уповаем…

– Зверь, которого я видел, был подобен барсу! – подтвердил Эдик, размахивая мускулистыми руками. – Ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть. И видел я, что одна из голов его как бы смертельно была ранена, но эта смертельная рана исцелела! От оно как. Истинно, истинно говорю вам: сожрет этот зверь всех вас. Сожрет и не поперхнется!

– А ну-ка, хватит! – рявкнул старик. – Марш в хату! Мне с гостями поговорить надо.

Эдик прикрылся лопатообразной ладонью, словно боялся, что дед ударит его по лицу. Пятясь, поднялся на крыльцо и проскользнул за дверь.

– Кхе-кхе. Вот я и интересуюсь, – продолжал старик. – Кто вы такие будете и на кой ляд сюда приперлись?

– Не беспокойтесь, дедушка, – Вера приблизилась к старику и положила руку ему на плечо. – Мы – люди мирные. А вооружены потому, что опасно здесь без оружия. Идем по своим делам. Если вам мешаем, то, извините. Сейчас же уйдем и больше нас не увидите.

– Тебя как звать, девонька?

– Вера.

– А меня Парфенычем кличут. Разные люди сюда приходят, Верочка. Оттого с подозрением к чужакам и относимся. К примеру, в прошлом годе бандюганы нагрянули. Старуху мою покалечили. Кабы не Эдик, может и меня до смерти забили бы.

– Не-а, батя. Мы – не бандюганы, – включился в разговор Антидот. – Передохнем малость, если разрешишь и потопаем своей дорогой.

– Отчего ж не разрешить, коль добрые люди, – старик встал с колоды, подошел к окну и постучал согнутым пальцем в стекло. – Эй, Мария, подь-ка сюды!

Окно распахнулось. Во двор выглянула старуха, при виде которой Вербицкий испытал сильное желание поскорее покинуть гостеприимный дом Парфеныча. Таких красоток Марат видел на жутких гравюрах Гойи, изображавшего картинки из жизни ведьм. Седые волосы жены Парфеныча были собраны в тугой узел на затылке. Изрезанная глубокими морщинами, желтая, как древний пергамент кожа висела на лице, как на вешалке. Маленькие, прищуренные глазки бегали, а крючковатый нос, почти касался похожих на сырые котлеты губ.

– Чаво? – прошамкала Мария.

Говорить нормально она не могла по причине полного отсутствия зубов. Глядя на ее розово-белые десны Вербицкий испытал такой приступ отвращения, что с трудом подавил желание сплюнуть.

– Чаво-чаво! – пробурчал Парфеныч. – Гости у нас – вот чаво. Собирай на стол. Сливяночку мою фирменную не забудь. Да Эдьке скажи, каб корову на луг выгонял.

Старуха исчезла. Скрипнула дверь и на крыльце появился Эдик. Под мышкой у него была зажата книжка в засаленном переплете. Скорее всего, то самое Евангелие, о котором толковал старик. Не удостоив пришельцев даже взглядом, великан прошел к сараю в углу двора и распахнул ворота. Когда во двор величавой поступью вышла корова, все замерли в ужасе. Несчастное животное сохранило лишь форму, присущую своему роду. С содержанием дело обстояло значительно хуже. Шерсти у этой буренки не было. Голую розовую кожу прорезали синие прожилки вздувшихся вен. Непомерно большое вымя билось о задние ноги с влажными шлепками. Ко всему прочему корова была слепой – из пустых глазниц на землю капала зеленоватая слизь. Один рог был то ли спилен, то ли отвалился сам.

– Ни себе хрена! – выдохнул Бельский. – Это еще что такое?

– Нинка, – прокомментировал Парфеныч. – Нинкой мы ее кличем. Это она только на вид страшная, а так – очень даже ничего. Молочко у нее отменное. Счас сами попробуете – за уши не оттянешь. Милости прошу в хату.

Вербицкий мысленно поклялся себе, что скорее глотнет цианистого калия, чем попробует молоко радиоактивной коровы. Он поднялся на крыльцо вслед за Верой, вошел в коридор. Ничего особенного. Все, как в обычном деревенском доме. Некрашеный пол, развешанная на стенах хозяйственная утварь, ведро с водой и кружка с облупившейся эмалью на табурете в углу.

Следующая комната тоже выглядела классически деревенской. На полу лежали вязаные круглые половички. Светлые ситцевые занавески на окнах, цветочные горшки на подоконниках. Перед небольшой картонной иконкой с изображением неизвестного святого теплилась лампадка. Посередине стоял деревянный стол без скатерти и разнокалиберные, по всей видимости, принесенные из соседних домов стулья. На столе стояла керосиновая лампа с закопченным стеклом и укрытый полотенцем глиняный кувшин.

В комнате царил полумрак и Вербицкий не сразу заметил хозяйку, которая возилась у печи. Вооружившись ухватом, Мария вытащила чугунок. Почему-то пританцовывая, поставило его на стол. Марату наконец-то удалось рассмотреть старуху как следует. Она не пританцовывала, а хромала. Одна нога Марии была повернута под неестественным углом. Скорее всего, была сломана и срослась неправильно. Наверное, это увечье имел в виду Парфеныч, рассказывая о визите бандитов. На старухе было бесформенное платье, которое делало ее нескладную фигуру еще уродливей. Обувью она не пользовалась.

Марат решил, что если бы Баба-Яга существовала бы в реальности, то в выглядела бы она именно так. Для полного сходства со сказочным персонажем жене Парфеныча не хватало только ступы и метлы.

Все расселись за столом. Мария юркнула в низенькую дверь. Вернулась со стопкой алюминиевых тарелок и десятком деревянных ложек.

– Накладывайте бульбочки, гости дорогие, – прошамкала она. – Молочком запивайте, а я счас из кладовки сливяночку принесу.

Когда старуха ушла, Талаш полез в рюкзак и вытащил банку тушенки.

– Не знаю, как кто, а лично я к ихней жратве не прикоснусь. До сих пор корова перед глазами стоит.

– Пристрелить ее надо, – кивнул Багор. – Из жалости. Нельзя так над животным издеваться.

– Я тоже против молока и картошки, – подытожил Гриша. – Но за сливянку, уж извините, голосую обеими руками.

– Пьянчуга! – усмехнулся Талаш.

– А ты покажи кто не пьет! Нет, ты покажи!

Перепалку прервал Парфеныч, принесший стаканы. Следом танцевала его Баба-Яга, прижимавшая к груди здоровенную бутыль.

– А вот и сливянка! – старик вытащил из горлышка бумажный комок, заменявший пробку, и понюхал бутылку. – Эх, и крепкая, аж слезу вышибает! Поехали что ли?

Когда сливянка была разлита по стаканам, Парфеныч вдруг хлопнул себя рукой по лбу.

– Мать честная! Я ж внуку забыл сказать на какой выгон Нинку вести. Этому полудурку без меня ни за что не разобраться. Вы тут выпивайте, а я мигом!

У двери старик обернулся.

– Апосля обязательно штрафную бахну!

Мария, следуя примеру мужа, тоже не присоединилась к гостям. Понаблюдав за ними с минуту, вышла за дверь.

– Вздрогнули! – скомандовал Антидот.

Талаш, Дима и Багор подняли стаканы. Марат и Вера к своим даже не прикоснулись.

– Эх-ма! – крякнул Гриша, проглотив одним глотком свою порцию сливянки. – Не соврал, Парфеныч. Сливянка у него отменная. Вербицкий, почему не пьешь? Хозяина обидеть хочешь?

– Цел будет твой хозяин, – ответил Марат, вставая из-за стола. – Нет у меня сегодня охоты выпивать. Да и аппетит куда-то пропал. Пойду, прогуляюсь.

– Можно мне с ним? – попросила Вера.

– Гуляйте. Ваше дело молодое. Только далеко не забредайте. Через час выступаем, – предупредил