– Змей? О змеях ты говорил в бреду, но здесь нет никаких змей.

– Разве молнии на петлицах эсэсовцев не напоминают змей?

– Не знаю, – покачала головой девушка. – В наших учебниках по истории мало фотографий. А в те, что были, я никогда не всматривалась.

– Так мы идем?

– Если ты сможешь удержаться на ногах.

– Не волнуйся. Я – парень крепкий.

Крепкий парень оказался слишком самонадеянным. Едва Вербицкий встал, как пол под ногами качнулся. Вера вовремя успела его поддержать. Новые шаги Марат делал не так резво. Вскоре с головокружением удалось справиться. У двери Вербицкий отстранил девушку и в коридор вышел сам. На несколько секунд остановился, пораженный сходством коридора с тем, что видел во сне. Те же серые стены, сводчатые потолки и надписи на немецком, сделанные черной краской. Сон ли это был? С рациональной точки зрения – конечно, сон. Его раненого несли по этим коридорам. Ясное дело – он был в бессознательном состоянии. Однако мозг продолжал работать и фиксировать картинки. Потом сознание преобразовало их в кошмар. Только и всего. Однако была и другая точка зрения. Слишком связно говорил Гнатиков о пересечениях времени и пространства. Реперные точки. Он мог оказаться в одной из них. Побывал в Шутценлохе образца тысяча девятьсот сорок четвертого года. И вернулся в будущее. Почему бы и нет? Взять хотя бы надписи. Сейчас они были полустершимися, а в его кошмаре свежими, словно краска едва успела подсохнуть.

Шагая по коридору рядом с Верой, Марат встречал партизан. Одни просто спешили куда-то. Другие перетаскивали тяжелые деревянные ящики. Все были так заняты своим делом, что не обращали на Вербицкого никакого внимания. Для Веры же время находилось: ее приветствовали почтительными кивками. Она явно не была рядовой партизанкой.

Вот и лестница. Два, ведущих вверх стальных пролета. Поднимаясь по ступенькам, Марат запыхался и когда Вера распахнула стальную дверь, с наслаждением вдохнул хлынувший в бункер воздух.

Оказавшись снаружи, он получил возможность увидеть то, что называли Шутценлохом. Сильного впечатления система бункеров времен Великой Отечественной не производила. Вербицкий увидел лишь десяток поросших кустами холмиков. Сквозь зелень проглядывал облепленный мхом бетон, а проход, через который они выбрались наверх, выглядел, как самая настоящая нора.

Впрочем, большого разочарования Марат не испытал. Нора – так нора. Хоть у черта на куличках, лишь бы рядом с Верой.

Он остановился, любуясь высокими соснами и лучами утреннего солнца, пробивавшимся через зеленые кроны. Отличное время, чудное место для того, чтобы поговорить с возлюбленной по душам. Девушка, как видно, испытывала те же чувства. Она взяла Вербицкого за руку и увлекла вглубь леса.

Марат не сразу понял, что они идут по дороге. Настолько слились с лесным ландшафтом остатки бетонных плит, некогда проложенных солдатами вермахта. Время пощадило их еще меньше, чем сами бункера.

У дороги стоял десяток джипов, укрытых маскировочной сеткой, а между деревьев тут и там прохаживались молчаливые часовые. Вера привела Вербицкого на небольшую полянку. Дорога здесь заканчивалась. По крайней мере Марат больше не видел плит.

– Это – мое любимое место, – сообщила девушка. – Здесь хорошо думается и мечтается.

Вербицкий сел на мягкий мох, прислонившись спиной к стволу сосны. Вера садиться не спешила. Осмотревшись, наклонилась и сорвала цветок, росший на обочине дороги.

– Смотри, Марат. Ромашка. Откуда здесь взялся полевой цветок?

– Возможно это какой-то знак свыше, – шутливо заметил Вербицкий. – Ты веришь в знаки?

Девушка не ответила. Не подняла глаз. Просто рассматривала ромашку. Молчание, нарушаемое лишь дыханием ветра в кронах сосен, длилось не меньше минуты.

– Не Вера, Марат. Мое полное имя – Вертенда.

Если Вербицкого что-то и удивило, так только не полное имя Веры, а то, каким тоном она его произнесла. Веско. Словно и не имя это было, а некое почетное звание.

– Ты не мог слышать о профессоре Альберте Нисанове, – продолжала девушка. – Пик его известности пришелся на две тысячи тридцатый год. Тогда этот ученый был обласкан властями. Получал государственные премии, награды и неограниченные средства на свои исследования. Не было области науки, которой бы не интересовался Нисанов. Он исследовал паранормальные явления, влияние радиации на эволюцию растений, животных, людей. Изучал гипноз, трансцендентальную медитацию. Объездил весь мир, точнее самые загадочные и заповедные места нашей планеты. Итогом его изысканий и главным изобретением стал Процессор Времени. Представь себе Марат – то, над чем безуспешно бились самые гениальные умы, произошло в Белоруссии – отсталой, изолированной от всего мира стране. Нисанову было чем гордиться – он доказал, что путешествие в прошлое возможно и первым его совершил. На очереди были исследования, которые должны были открыть человечеству путь в будущее. Профессор удостоился чести быть принятым лично Верховным Председателем. Он пошел на эту встречу полным новых надежд, но на этом карьера Нисанова закончилось. Никто не знает точно, что произошло в Великом Октаэдре. Говорили о слишком смелых высказываниях профессора, о разгоревшемся скандале и аресте. Так или иначе, но после этого Нисанов пропал. Исчезновения неугодных режиму людей в Белоруссии практикуется давно. Изобретатель Процессора Времени хоть и являлся фигурой международного масштаба, но скрыться от гнева всесильного диктатора не смог. Ходили слухи о закрытой правительственной тюрьме, где Нисанов, якобы продолжает свои исследования под бдительным надзором Службы Национальной Стабильности. Время от времени появлялись свидетели, утверждавшие, что видели профессора в одном из исправительных лагерей. Уже спятившего от пыток и инъекций лошадиных доз стабилизатора. В общем, профессор исчез, а его детище, Процессор Времени оказался в руках Верховного Председателя и его окружения. До сих пор верные диктатору ученые усиленно работают над усовершенствованием изобретения Нисанова. Однако все попытки перемещения в будущее заканчиваются неудачами. Гениям Верховного не хватает какой-то малости. Той, что была у профессора Нисанова. Он, кроме всего прочего, прославился даром предвидения и перед тем, как пойти на роковую встречу уничтожил все свои бумаги, закрыв диктатору дорогу в будущее. Однако Процессор Времени все равно остается в руках тех, кто не должен им пользоваться. Сейчас они пытаются изменить прошлое, что сулит миру катастрофу вполне соизмеримую по последствиям с последней ядерной войной. Их, нужно остановить, Марат. Во что бы то ни стало.

– Грустная история, – пожало плечами Вербицкий. – Только какое отношение она имеет к тебе?

– Самое непосредственное. Я – дочь профессора Нисанова. Родилась, когда отец и мать ездили в Египет. Вскоре после моего рождения мать умерла от загадочного вирусного заболевания. Папа назвал меня в честь одной из богинь судьбы – мойр.

– Их, если мне не изменяет память, называли Клото, Лахезис и Атропос.

– В греческом варианте. Предки отца были выходцами из Германии, а у германских народов также были три сестры, распределяющие людскую судьбу. Норны. Германцы называли их Вирд, Вертенда и Скулд.

– Хм… Понятно.

– До полного понимания тебе еще далеко, – рассмеялась Вера.

– И в чем же оно – полное понимание?

– Когда исчез отец, мне было всего девять лет. Я не догадывалась, почему он называет меня Хранительницей Времени. Думала, что это что-то вроде того, как другие отцы называют дочек принцессами. Но Альберт Нисанов никогда и ничего не делал просто так. Он уничтожил все свои бумаги, но сохранил информацию о своих изобретениях в моей голове. Теперь я – единственный человек, владеющий всеми тайнами знаменитого изобретателя, отказавшего в сотрудничестве Верховному Председателю.

– Информация… Это какой-то чип?

– Нет! – Вера вновь рассмеялась. – Папа не устанавливал чипов и не делал мне лоботомию. Просто погружал в гипнотический транс и записывал все, что надо. Как на жесткий диск. Впрочем, есть и свои ограничения. Я не могу пользоваться этими знаниями, когда мне вздумается. Информация становится доступной, когда этого требует текущий момент. Вот пришло время и мне удалось собрать одноразовую установку, чтобы отправиться за тобой в прошлое и перетащить сюда. Держи цветок, дарю.