национальную стабильность Белоруссии. Тогда враги у вас были совсем другими.

– Не имеет значения, Вербицкий. Время и пространство – очень сложные, многогранные понятия. Есть не только прошлое, настоящее и будущее. Существуют и параллельные измерения. Они пересекаются. Возникают реперные точки и линии.

Гнатиков встал, обошел вокруг стола и остановился рядом с Маратом.

– Ты, сынок, нарушил границы времени. Отсюда и весь этот бардак, но… Как я уже сказал все это не имеет значения.

– А что же тогда имеет?

– Хм… Только одно – мы всегда по разные стороны баррикад.

– Печально.

– Еще как! – Гнатиков наклонился к лицу Вербицкого. Стекла его очков холодно блеснули. – И для тебя, мой мальчик, эта печаль не абстрактное понятие. Обер-лейтенант, займитесь!

Офицер, которые все время стоял спиной к Марату, обернулся. От бля! Это был Байдак. Причем мертвый. Лицо капрала покрывали темные трупные пятна. Губы по цвету ничем не отличались от пегих усов, а глаза были пустыми, как окна дома, в котором погасили свет. По углам губ, на подбородке и шее багровели пятна засохшей крови. Байдак раскрыл рот и показал Марату язык – четырехгранный штык винтовки Мосина. На это раз живой – гнущийся, мокрый от слюны и крови.

– Ты… Ты – идиот! Зачем убил меня?!

Чудовище закашлялось, плюнуло на пол темной жидкостью и двинулось на Вербицкого, вытянув руки. Марат не ошибся. Суставом у пальцев было так много, что они больше походили на щупальца. И щупальца эти тянулись к шее Вербицкого. Он вскочил со стула. Попытался отступить в угол комнаты, но мертвец оказался слишком проворным. Пальцы-щупальца сомкнулись на шее Вербицкого. Он задыхался. Старался не смотреть в лицо мертвеца. Вцепился взглядом в эсэсовскую символику на шевроне. Две молнии. Только почему-то они напоминали ему змей. Откуда пришла эта ассоциации Вербицкий не знал. Просто змеи.

Размышляя о ползучих гадах, Марат пытался оторвать от шеи пальцы Байдака, но быстро сообразил, что из этой затеи ничего не выйдет. Он вскинул руки, нащупал пальцами глаза монстра, надавил на них изо всех сил. Хлоп-хлюп! Чвяк! Глаза Байдака лопнули, а пальцы Вербицкого погрузились в наполненные слизью ямки. Чудовище заревело. Вряд ли оно почувствовало боль. Просто бесилось от того, что лишилось зрения. Давление на шею ослабло. Марат выдернул пальцы из глазниц. Толкнул монстра в грудь. Ответный толчок был куда как сильнее. Он в буквальном смысле впечатал Вербицкого в стену. В глазах потемнело, но Вербицкий нашел в себе силы отпрыгнуть в сторону. Через секунду ослепленное чудовище врезало кулаком в стену. Как раз там, где недавно был Марат. От удара бетон покрылся трещинами. Байдак завертел головой.

– Где ты, падла?! Я все равно отыщу тебя и вырву сердце!

Новый удар. От стены откололся кусок бетона. С костяшек пальцев мертвеца слезла кожа, обнажив кости. Байдак ударил опять. Его кулак просвистел в нескольких сантиметрах от уха Марата. Стена раскололась. Трещина прошла от пола до потолка. Посыпались новые осколки бетона. Образовалось дыра. По идее, за ней должен был быть коридор, но Вербицкий увидел только черную пустоту. Монстр заметался по кабинету. Он безостановочно и бессистемно лупил кулаками в стены Куски бетона уже не падали на пол – их втягивала в себя пустота. Разрушения сделались необратимыми. Паутиной трещин покрылся пол. Провалился в бездну стол вместе с Гнатиковым. Унеслось в пустоту красное полотнище со свастикой. Потом настал черед Байдака. К этому времени он уже не выглядел офицером СС. Форменный китель лопнул, обнажив грудь. Обожженную до фиолетового цвета, сплошь усыпанную водянистыми волдырями. Бездна приняла в свои холодные объятия уже не капрала Байдака, не эсэсовского обера, а Жженного.

И вот Марат остался в гордом одиночестве. На куске бетона, некогда бывшем частью пола. Один на один с пустотой. Кусок крошился под ногами, уменьшаясь в размерах. Балансировать на нем становилось все труднее. Совсем как в «Лангольерах» Стивена Кинга. Куда исчезает вчерашний день? Его пожирают зубастые чудища. Чистильщики. Вечные странники, по имени лангольеры.

Вот только в данном случае не было даже их. Кинг ошибся. Пустота не нуждалась в чистильщиках. Она прекрасно справлялась с тем, что считала лишним без посторонней помощи. Марат Вербицкий тоже был для нее лишним. Опора под его ногами исчезла. Пылесос бездны втянул странника, чтобы выбросить его на межзвездную свалку. Помойку забвения.

Вдруг Марат увидел звезду. Совсем маленькую. Нервно подрагивающую. Слава те Господи! Пустота все-таки не была полной. В ней теплилась какая-то жизнь. Паря во мраке, Марат все смотрел на звезду. До тех пор, пока она не превратилась в нить накаливания электрической лампочки. Она освещала покрытый разводами сырости потолок. Послышался шорох. Кто-то был рядом. Вербицкий повернул голову. Он ожидал увидеть Жженого, Байдака или Гнатикова, но вместо этого встретился взглядом с Верой.

Что это с ней? Откуда эти темные круги под глазами и усталость во взгляде?

– Марат. Марат, ты, наконец, очнулся! – Вера коснулась пальцами щеки Вербицкого. – Как плечо?

– Нормально, – Вербицкий пошевелил правой рукой. – Почти не болит. Где мы? Я видел странный сон. Про эсэсовцев…

– Ничего удивительного. Это место когда-то и было гнездом эсэсовцев. Одной из ставок Гитлера. Ты ведь слышал о Вольфсшанце?

– Кажется. Волчье логово?

– Да. Командный комплекс верховного командования вооруженными силами Германии, расположенный в лесу Гёрлиц. Восточная Пруссия. О нем знают все, но мало кто слышал о Лисьей норе. Шутценлох начали строить в сорок четвертом году, накануне большого отступления. Закончить так и не успели. Потом из комплекса подземных бункеров собирались сделать музей, подобие Линии Сталина. Не нашлось средств. Шутценлох бросили и забыли. Несколько лет назад на него наткнулись мы – дестабилы. Нашли здесь тайники с оружием и боеприпасами. С тех пор Шутценлох – наша основная база. По крайней мере, так было до последнего времени. Но шпионы Службы Национальной Стабильности не спят в шапку. Верховный Председатель уже знает о Шутценлохе. Леса вокруг нашей базы планомерно уничтожаются. Еще месяц- другой и сюда придут стаботряды. У нас остается только один выход – использовать оставшееся время для захвата Минска.

– Наполеоновские планы. А чем это так вкусно пахнет?

– Ах, я дура! – девушка вскочила. – Болтаю, а сама забыла, что тебя следует покормить. Я приготовила отличный бульон. Сейчас.

Вербицкий поудобнее устроился на подушке. Осмотрел комнату. Она очень напоминала кабинет группенфюрера Гнатикова, виденный в кошмарном сне. Стулья и стол здесь были привинчены к полу. На столе стояла допотопная электрическая плитка с открытой нитью накаливания. Вера наливала бульон из алюминиевой кастрюли в консервную банку, служившую тарелкой. Запах, щекотавший Марату ноздри, был восхитительным.

– Сколько я провалялся без сознания?

– Три дня. И не просто без сознания. По словам доктора, ты был на грани жизни и смерти. Пуля прошла навылет, но рана оказалась очень тяжелой. Теперь, надеюсь, кризис миновал.

Вера уселась на стул у лежака Вербицкого. Зачерпнула ложку бульона, поднесла ее к губам Марата.

– Давай. Тебе надо восстанавливать силы.

Вербицкий чувствовал себя неплохо. Настолько, что прекрасно мог бы есть самостоятельно. Однако решил не признаваться в этом. Ему очень нравился процесс кормления с ложечки. И все же аппетит дал о себе знать. Консервная банка опустела в рекордно короткие сроки. Когда девушка налила вторую порцию бульона, Вербицкий решил, что сачковать больше не стоит. Сел и выхлебал бульон сам. Вера наблюдала за ним, не пытаясь скрыть счастливой улыбки.

– А ты явно поправляешься. Еще добавки?

– Спасибо, нет, – Марат отдал пустую банку. – Могу лопнуть. Признайся, ведь ты не спала все эти три дня.

– Почему же? – девушка покраснела. – Пару часов дремала и чувствую себя достаточно бодрой для того, чтобы ответить на все твои вопросы.

– Мы можем поговорить на воздухе? Эти стены… Они давят. Мне все время кажется, что вот-вот распахнется дверь и на пороге будет стоять кто-то из «змей».