ствола сосны с «дробышем» наперевес. На нем был характерный для дестабилов наряд – растянутый свитер, затертые джинсы и поношенные кроссовки.
– Привет, Вера. Ты в своем амплуа: в воде не тонешь, в воде не горишь. Сбежала?
– Как видишь, Валентин.
Вербицкий нахмурился. Валентин оказался рослым, плечистым пареньком, очень похожим на Элвиса Пресли. Черноволосый, кареглазый, с правильными чертами лица он, конечно же, производил на девушек неизгладимое впечатление. Когда же Валентин улыбнулся Вере улыбкой подходящей для рекламы зубной пасты, Марат почувствовал настоящий укол ревности. Черт бы побрал этого красавчика. У него что-то было с Верой. А почему бы и нет? Ты рассчитывал, что девушка будет дожидаться, пока на ее горизонте появится орел из прошлого? Нетушки, Марат. Это – две тысячи сорок первый год. Симпатичные девушки здесь влюбляются в своих современников. Ты – в пролете.
От этих мыслей Вербицкий окончательно вышел из себя и зло буркнул:
– Ну, долго мы еще будем здесь стоять?
– Сколько надо, столько и постоишь. Это мне решать! – Валентин тоже помрачнел. – Для начала – все сдать оружие.
Марат хотел возразить, чтобы продемонстрировать сопернику презрение, но Багор и Антидот безропотно выполнили приказ. Даже Вера отдала трофейную дубинку. Вербицкому пришлось последовать их примеру. Он отдал свой «дробыш».
– Теперь можно идти, – объявил Валентин, удовлетворенный покорностью гостей. – Талаш как раз на месте. Примет вас.
Чтобы скрыть улыбку, Марат сделал вил, что раскашлялся. Примет. С таким почтением говорят о министре, который, изнемогая от дел государственных, все же снизошел до рядового посетителя. Хорошо слово. Просителю сразу становится ясно: своей никудышной просьбишкой он отрывает от дел чрезвычайно занятого человека. Вот и Талаш, решающий глобальные проблемы партизанского движения вынужден будет принимать невесть кого. Как бы от расстройства не забыл нацепить корону и накинуть мантию…
Следующий партизан появился не так бесшумно, как Валентин. О его приближении оповестил треск кустов и тяжелое дыхание. Чуть ли не под ноги Валентину выкатился приземистый, розовощекий толстяк в камуфляжном костюме, который едва не лопался по швам.
– Валик, ты ползунов не видел?
– Я пока не приставлен твои припасы охранять. Не видел.
– Эх, чтоб им пусто было! – толстяк рухнул на четвереньки и принялся ползать по мху, высматривая что-то под кустами. – На минуту оставил, а они, падлы котел перевернули и деру дали…
– Это наш повар Ваня Пирожок, – представил толстяка Валентин. – Раззява, каких свет не видывал, но готовит отлично.
– Чем дальше в лес, тем толще партизаны – прошептал Антидот на ухо Марату.
Вербицкий хотел ответить своей искрометной ответить шуткой, но придумать ничего не успел. Из-за кустов донеслось треньканье гитары и приятный баритон запел:
Сердце Марата радостно затрепетало. Он слышал эту диссидентскую песенку в исполнении своего любимца Бориса Гребенщикова. Лучшей рекомендации дестабилам и придумать было нельзя. Они могли бы зваться по-другому, могли преследовать самые разные цели, быть воплощением самого дьявола, но для Вербицкого эти парни моментально стали своими. Может, это выглядело наивно и опрометчиво, но теперь Марат полностью доверял лесным братьям. Плохие люди не станут петь хорошие песни. Точка.
Еще через несколько шагов кусты и деревья расступились. Певец устроился на пеньке у края расчищенной от деревьев поляны и, не обращая внимания на гостей, продолжал напевать о злобных коммунистах и смелом пареньке. Длинные волосы исполнителя были перехвачены потертой зеленой лентой. На бледном, покрытом россыпью веснушек лице застыла мечтательная улыбка. Всю одежду этого дестабила составляли длинные шорты цвета хаки, желтая майка без рукавов, да резиновые тапочки. Гитара его была очень старой и постоянно расстраивалась. Парень то и дело останавливался. Высунув от сосредоточенности язык, подкручивал колки и начинал петь сначала.
– А вот и наше хозяйство! – гордо объявил Валентин. – Как говорится, милости просим.
Вербицкий осмотрелся. Первым что бросилось в глаза, были ямы площадью в пару квадратных метров каждая. Хаотично разбросанные по поляне, успевшие порасти травой по краям, они явно были вырыты не лопатами. Об истинном назначении этих ям оставалось только догадываться. Некоторые так и остались просто ямами, другие дестабилы использовали их для своих целей – застелили жердями, набросали сверху еловых лапок и мха, с боков прорыли канавы-входы. Получились неплохие землянки. Имелись тут и три навеса. Сидевшие под ними группы людей занимались разными делами. Кто-то чистил оружие, кто-то оживленно болтал, кто-то просто дремал в теньке. Всего на базе было около ста человек, включая женщин и детей, сбившихся в кучку вокруг какого-то старика с длинной патриаршей бородой.
Марат заметил, что оружие у партизан было очень старым. Вербицкий даже не поверил своим глазам, когда узнал «шмайсеры» и винтовки Драгунова. Мелькнула мысль: уж не на съемочную ли площадку фильма он попал?
Валентин провел вновь мимо детей и Марат, услышал голос бородача.
– Первую очередь Великой Белорусской Стены «Белстенстрой» построил в две тысячи двадцать пятом, когда наше правительство окончательно разругалось со всеми странами, включая Россию и Китай. Сооружение ее преследовало цель создать в центре Европы неприступный бастион, перекрывавший любые виды транзита и отгораживающий наш народ от остального мира. Сразу после сдачи первой очереди Стены в Белоруссии был запрещен интернет, конфискованы у населения радиоприемники, взяты под полный контроль спецслужб телефонная связь и телевидение…
– Ишь, как шпарит, – завистливо заметил Бельский. – Режет правду-матку. А че не резать-то? Здесь деду за этого ничего не будет, а вот меня в родненькой школе за пару словечек сразу на штыки подняли… История, будь она неладна!
– Сегодня планы диктатора Белоруссии, куда амбициознее, чем строительство Стены, – продолжал учитель. – Верховный Председатель мечтает о мировом господстве и собирается переименовать свой народ из белорусов а беларасов. От словосочетания «белая раса»…
Каша в голове Марата начала мало-помалу превращаться в твердое серое вещество. Догадка насчет Стены была правильной. А сама Стена – вполне закономерным итогом завышенной самооценки белорусских правителей. Не хотите платить за дружбу – получите в центре цивилизованного мира закрытую зону. Нам без вас терпимо, а как вам без окна в Европу? Все-таки мы – беларасы!
Валентин остановился у одного из навесов. Там за столом из плохо оструганных досок сидели двое. Первый, мужчина лет шестидесяти был наряжен в серый деловой костюм, весьма неуместный в таком месте. Верхние пуговицы белой сорочки он расстегнул, а узел галстука ослабил настолько, что сам галстук болтался чуть ли не на животе. Марату этот человек напомнил депутата Бойцова – такие же стриженые ежиком волосы, простецкая физиономия. Мужчина то и дело вытирал лоб носовым платком невероятных размеров, а затем запихивал его в карман брюк, чтобы через минуту достать вновь.
Его собеседник выглядел куда как колоритнее. Офицерская гимнастерка, брюки-галифе полевого образца, начищенные до блеска хромовые сапоги и портупея – все это выглядело слишком театрально, но не шло ни в какое сравнение с театральностью шапки-кубанки. Такие головные уборы Вербицкий видел лишь в фильмах про гражданскую войну. Обладатель чудо-шапки не избегал этого сходства, а наоборот старательно его подчеркивал – даже прикрепил на кубанку полоску красной ткани. Наискосок, как у заправских партизан. Шрам на левой щеке рассекал верхнюю губу пополам, отчего казалось: этот красавец все время презрительно улыбается.
Он занимался тем, что вертел ручку настройки древнего приемника «Океан», пытаясь поймать какую- то волну, но из динамика доносился лишь треск статических помех. К антенне приемника привязали кусок проволоки. Второй его конец закрепили на крыше навеса, но эта уловка, как видно не срабатывала. Мужик в кубанке тихо матерился себе под нос, но заметив Веру улыбнулся.
