Я покачнулась. Границы моего зрения стали размытыми. Всё потускнело, стало медленно приближаться, скрывая свет. Тепло. Темнота.
Темнота.
Темнота тюремной камеры. Темнота пространства под лестницей. Темнота видит тебя. Темнота заползает под твою кожу, пробирается в мозг. Дневному свету кажется, что он видит, а темнота знает, что видит. Темнота — это то, что заполняет пустоту в твоей голове.
Я могла держаться темноты. Могла схватиться за неё, как никогда — за солнечный свет. Я могла обрисовать её, потому что помнила очень хорошо.
Я знала, каким будет на ощупь камень в моих руках, знала точную температуру воздуха, знала, как будут скрипеть попавшие в рот песчинки. И я знала в самой глубине моей души, что у меня нет выхода.
И там, в темноте своего разума, я закрыла дверь. Знакомый звук. Знакомое чувство. Лёгкое дуновение, которое ощутила кожа. Пустой, глухой звук сотряс до самых костей.
— Что ты делаешь? Где это?
Ториан Эразмус ощупью пробирался сквозь черноту, которую я победила. Я чувствовала, как он, спотыкаясь, неуверенно бредёт через мой ночной кошмар и пытается отыскать дверь, нашаривая её пальцами.
«Она заперта, Ториан. Ручки нет. Ничего нет».
Тогда я узнала, что Бьянка провела их. В конце она провела их всех.
Она была их контрольным образцом. Они манипулировали её спутником, желая посмотреть, как далеко могут заставить её зайти, но не могли оставить её в живых.
Поэтому она призвала меня. Именно поэтому. Она знала, что они втянут меня в это, что я попаду в сферу иллюзий и манипуляций. Она делала ставку на то, что я принесу с собой.
Она нарушила правила, и это стоило мне моего спутника. Но она нашла способ спасти нас.
И я подумала, что Мисао был самым хладнокровным манипулятором среди всех.
Я могла бы остаться в этом месте навсегда. И во время бодрствования, и во сне. Туда отправился мой рассудок. Я носила в себе эту темноту так, как носила собственную кожу. Я никогда не была способна бежать от неё. Не освобожусь и теперь.
— Что ты наделала?
— Я закрыла дверь, Ториан, и ты теперь заперт здесь со мной.
И он поверил. Ему пришлось поверить. Это воспоминание было сильнее и яснее, чем всё, что умел вызвать он. Я была обучена. А у него что? Всего лишь небольшая практика. Это была моя последняя реальность, и я запихнула её в его разум.
Я стала его спутницей. Голосом в его голове и зрением его внутреннего ока.
Я улыбнулась в темноте и прислушалась к звуку: Ториан Эразмус колотил в запертую дверь тюремной камеры.
Глава 38
АМЕРАНД
После того как клерки сильным ударом свалили меня с ног, я только корчился и извивался на полу, ловя воздух, стараясь вдохнуть. С трудом, постепенно, я сумел снова открыть глаза.
Тереза стояла на коленях посередине зала. Она улыбалась, подняв взгляд на Ториана. Довольная, почти блаженная улыбка. У меня перевернулись все внутренности, и если бы в моём желудке хоть что- нибудь оставалось, то содержимое непременно выплеснулось бы наружу. Ториан по-прежнему сидел за столом, соединив кончики пальцев домиком, и улыбался ей.
Клерки стояли тихо и пристально смотрели. Не шевелясь. Я поднялся на колени. Они не сдвинулись.
— Тереза! — закричал я. — Тереза!
Она не шелохнулась. Клерки не шелохнулись. Ториан не шелохнулся.
Я встал на ноги. Я подошёл к одному из клерков. Терять понапрасну время на проверки и фокусы я не мог. Я забрал оружие из его рук. Направил на него. Отрёкся от данной Терезе клятвы.
Взвёл курок и застрелил его. Вот так просто. Треснули кости, брызнула кровь. Он упал.
Я прицелился снова и убил второго клерка. Было ещё больше крови. И запах палёного. И он свалился рядом с первым. Оружие выскользнуло из его рук и стукнулось о белый пол.
Я подобрал его среди ручейков крови и перекинул за спину.
Подошёл к Ториану. Нацелил ствол на его лоб.
— Отпусти её, — сказал я.
Он не шелохнулся. И бровью не повёл.
— Отпусти её, страж.
Он не шелохнулся. И глазом не моргнул.
Я застрелил и его. Он упал на свой стол, разбрызгивая кровь по чёрному камню.
Потом я пересёк зал. Сел рядом с Терезой, положив оружие поперёк бедра. Взял её безвольно свисавшую руку и крепко сжал:
— Очнись, Тереза. Всё позади.
Она не посмотрела на меня. Она не мигая взирала на мёртвого Ториана Эразмуса, макушку которого начисто снесло моим выстрелом. Она улыбалась, будто одобряла это.
За дверью я услышал пронзительный крик. Я услышал возгласы, причитания и вопли отчаяния. Потом услышал, безошибочно, тревожные стенания.
Женщина рядом со мной не шевелилась.
— Тереза? Тереза, пожалуйста.
Она не сдвигалась. Я взял её руку, затянутую перчаткой. На внутренней стороне светились какие-то слова:
«Это было реальным для меня, Дэвид. Всегда было реальным».
Я прикрыл эти слова своей ладонью. Я держал её руку и ждал, что она вот-вот перестанет дышать.
Ждал конца света.
Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем праведники справились с замками и распахнули двери. Знаю только, что всё-таки открыли. Я направил своё оружие на лысого, изуродованного шрамами мужчину в голубой тунике. Потом почувствовал острую боль в груди. И всё поблекло.
Когда снова очнулся, я лежал на удобной кровати, укрытый мягкими простынями. Стены комнаты, окружавшие меня, были приятных оттенков жёлтого и бежевого цветов. Они были изогнутыми, что заставило меня думать: я нахожусь на корабле. Это случилось ещё до того, как я повернул голову и увидел картину за окном.
Там, снаружи, было огромное чёрное небо. И корабль размером со здание, в котором я жил. Он блестел серебром в лучах далёкого солнца. В его направлении промелькнули две ракеты, оставив на фоне чёрного неба оранжево-белые арки.
До того как они достигли корабля, ракеты взорвались, рассыпавшись на миллионы искр.
— Как ваша голова? — спросил знакомый голос.
Меня передёрнуло. Моё зрение от резкого движения стало немного расплывчатым. В ту же минуту я заметил Ляна, встававшего со стула, и понял, что мои движения чем-то ограничены.
— В меня ещё никогда стражи не стреляли транквилизатором. Но я слышал, что средство достаточно мощное.
Рядом с кроватью находилась раковина. Лян повернул ручку, и полилась вода. Он набрал немного в чашку, протянул мне:
