Кометное вино переходило из рук в руки, оставляя за собой кровавый след по Замонии, пока однажды он не оборвался, и бутыль с вином Гиццарда фон Ульфо не исчезла, будто ее поглотила земля.

Эпилогом подрагивало долгое тремоло, воплотившее весь ужас этой трагедии. За ним — полная тишина.

Я очнулся. Повсюду вокруг — возбужденное перешептывание. Трубамбонисты с довольными минами чистили мундштуки.

— Это нечто новенькое, — удивился гном рядом со мной. — На прошлой неделе истории про кометное вино не было.

Ага, значит, здесь не каждый раз играют одно и то же. Я почувствовал себя польщенным, что попал на премьеру, а также что становлюсь ближе к кружку почитателей нибелунгской музыки. Теперь меня не утащили бы отсюда и десять мидгардских змеев. Я хотел еще. Еще трубамбоновой музыки.

Слушатели успокоились, и музыканты снова подняли инструменты.

— Надо полагать, теперь будет жуть-музыка, — с явным предвкушением сказал гном. — Недурное продолжение кровавой истории кометного вина.

— Жуть-музыка? — переспросил я.

— Пусть для вас будет сюрприз, — загадочно ответил гном. — Вот сейчас мурашки по коже побегут, ха-ха! Но скажите, разве вы не принесли с собой плед? Вы же до смерти замерзнете!

Но теперь мне это было безразлично. Ради трубамбоновой музыки я готов был на любые жертвы.

Часть трубачей выпустила в ночное небо сверкающие переливчатые ноты, остальные раскатисто басили. Я снова закрыл глаза, но на сей раз не увидел никакой захватывающей панорамы. Зато мне в голову полились фундаментальные сведения о жуть-музыке дервишей на закате замонийского средневековья — до сих пор я и понятия не имел о ее существовании.

А знание появилось доподлинное и внезапное: в основе музыки дервишей лежит шестиступенчатая гамма, тона в которой измеряли по интервалу под названием «шрути»: два «шрути» давали полутон, четыре «шрути» полный тон, а двадцать четыре — октаву. Чтобы интервал назвали по имени музыканта — небывалый случай в истории замонийской музыки. Хулиасебденер Шрути, легендарный дервиш-композитор позднего средневековья, создал систему музыкальных шорохов и шумов, которые можно было привносить в любую композицию. Эта система основывается на вызывающих ужас звуках: собачий вой в ночи, скрип дверных петель, уханье филина, шепот голосов в пустоте, полтергейсты под лестницей в подвале, гаденькое хихиканье под крышей, плач женщины на болоте, вопли из бедлама, скребущие по грифельной доске ногти — да что угодно, лишь бы у слушателя волосы вставали дыбом и лишь бы звук можно было сымитировать на музыкальном инструменте. Свою жуть-музыку Шрути подмешивал в популярные песенки того времени, что принесло ему невероятный успех. Тогда на концерты ходили почти исключительно ради того, чтобы испугаться до полусмерти. Овации приняли форму воплей ужаса, потеря чувств приравнивалась к крикам «бис», и если публика плача ломилась к выходу, то концерт считался удачным. Вошли в моду прически «волосы дыбом» и обкусанные ногти, и, случайно встретив на улице знакомых, их приветствовали аффектированным «Бу-ууу!» и поднятыми руками. В ту эпоху возник целый ряд новых музыкальных инструментов: виселичная арфа, жутьлынка, варгановая дрожалка, двувопилка, смертепила, двенадцатирычажковая подвальная трещотка и рогудавка. Не зря эпоха Хулиасебденера Шрути была названа «Зловещей эпохой».

Музыка снова смолкла, и я открыл глаза. Гном рядом со мной усмехнулся.

— Теперь вы знаете, что такое жуть-музыка. Но это еще что! Приготовьтесь к худшему.

Откинувшись на спинку стула, он закрыл глаза и удовлетворенно вздохнул.

Теперь четверо музыкантов завели своими трубамбонами визг и скулеж, от чего мне на ум невольно пришли легавые, которых топят в замковом рве. Еще два трубача выдули блеющий смех, которым злобные горные демоны вызывают лавины. Самый толстый трубамбонист в середине оркестра извлек из своего инструмента безнадежный тон, прозвучавший как последний вздох существа, которое душат гарротой. Мне показалось, я услышал также причитания заживо погребенных и стоны сжигаемых ужасок.

Не без страха я закрыл глаза: какие жуткие картины нарисует мне такая музыка? Какую зловещую историю расскажет?

Но поначалу я видел только книги. Насколько хватало глаз, вдаль уходил бесконечный коридор, по обеим сторонам которого тянулись шкафы с древними томами… Это букинистический магазин? Но что такого страшного может случиться в букинистическом магазине? Я присмотрелся к корешкам книг. Силы небесные! Это не просто старые книги, это антикварные книги, настолько древние, что я не смог разобрать шрифт в названиях. Несколько, странных ламп под потолком лили призрачный, пульсирующий свет, внутри их что-то шевелилось. Неужели те самые медузосветы, которые описывал Дождесвет?

И тут я наконец понял: это катакомбы Книгорода! Ну, разумеется, лабиринт под городом, и я в самой его середине! Невероятно: путешествие под землю, в таинственный опасный мир, но сам я ничем не рискую! Я должен только слушать музыку и внимать картинам.

Я открыл глаза и тут же закрыл их снова, несколько раз повторил эти действия — и в самом деле без каких-либо усилий переносился из городского парка в катакомбы и назад. Глаза открыты — парк. Глаза закрыты — катакомбы.

Парк.

Катакомбы.

Парк.

Катакомбы.

Парк.

Катакомбы.

В конце концов я так и остался с закрытыми глазами. Сидя на неудобном садовом стуле в книгородском парке, я одновременно медленно крался по скудно освещенному туннелю, полному книг и находящемуся глубоко под землей. Удивительно, на что способна трубамбоновая музыка. И все выглядит таким настоящим! Сильно пахло старой бумагой… Невероятно, но эту историю можно даже обонять! Не все медузосветы в потолке горели, а заключенные в них существа распространяли лишь неверный свет, у кое- каких ламп стекло треснуло, и звери сбежали. Я даже видел несколько светящихся тварей, которые в бегстве прилепились к потолку, и еще несколько валялись засохшие на полу.

Что за жуткое место! Повсюду шуршало и потрескивало, — вероятно, книжные черви прожирают себе дорогу через страницы. Я слышал попискивание крыс и шебуршание жуков. И за этими шумами я слышал еще кое-что… Как будто бы слабое придыхание. Внезапно меня осенило: трубамбоновая музыка смолкла.

Мне захотелось снова отрыть глаза, успокоиться, увидев перед собой мирный парк, но… не удалось. Веки были словно зашиты. Но удручающие катакомбы я видел ясно. Странное, скажу я вам, ощущение: видеть с закрытыми глазами. Но теперь это была не приятная, не уютная жуть, нет, мной овладел неподдельный ужас.

Я попытался успокоиться, уговаривая себя, что это всего лишь очередная вариация на музыкальную тему, лишь произведение концертной программы. Только на сей раз я сам оказался внутри истории. Возможно, я даже главный герой. Но что это за история? Кем я оказался?

Я крался по проходу, нервно озирался. Потом меня захлестнуло вдруг своеобразное ощущение: я на нюх могу различать, что за книги стоят здесь на полках. Мне незачем терять время на их осмотр, я уловил лимонный запах исчезнувшего собрания книжнокнязя Агу Гааца Начитанного, чья библиотека не имела в данный момент для меня значения, потому что… И теперь я понял, в чьей истории и в чьей шкуре очутился: я был Канифолием Дождесветом, охотником за книгами.

Невероятно! Нет, напротив, слишком уж достоверно, удручающе достоверно. Я больше не мог отличить фантазии от реальности. Я превратился в иное существо, думал, как он, испытывал его страх. Теперь я также знал, почему эти ценные книги кругом решительно меня не интересуют: я, Дождесвет, спасаюсь бегством. Я, Дождесвет, в этом лабиринте не один. Я, Дождесвет, уже больше не охотник, а добыча. На меня охотится Тень-Король.

Я слышал, как он шуршит и шелестит страницами, а иногда у меня возникало ощущение, будто я