деления.

Следовательно, ни тот, ни другой академик, хотя и руководили указанными исследованиями, однако, не были профессионалами высшего класса именно в данной области физики.

Это обстоятельство усугубилось тем, что А. И. Иоффе, как один из выдающихся физиков нашей страны, с началом войны был назначен председателем комиссии по военной технике, поэтому именно он определял, кому и чем необходимо было заниматься в обозримом будущем. Разрабатывая план работы ученых, он совершил крупную стратегическую ошибку – исключил из этого плана исследования по созданию советской атомной бомбы.

Все это удивительно, тем более что именно А. Ф. Иоффе еще в конце 1938 г. получил из Франции от Фредерика Жолио – Кюри письмо, в котором сообщалось, что открыт принципиально новый вид ядерной реакции, при котором под действием нейтронов ядро урана распадается на два радиоактивных осколка. Это письмо французского ученого бурно обсуждалось на семинаре в ФТИ, где Иоффе был директором. Интерес к этому открытию граничил с ажиотажем, невиданным раньше в науке. Исследования, связанные с делением урана нейтронами, с этого момента заняли центральное место в одной из лабораторий института, которой руководил профессор И. В. Курчатов.

Кроме того, руководству института было известно, что Флёров с Петржаком в начале 1940 г. послали в американский журнал «Физикал ревью» краткое сообщение об открытым ими новом физическом явлении – самопроизвольном делении урана. В этом журнале все ученые мира обычно сообщали последние новости и достижения в области изучения атомного ядра. Письмо было опубликовано, а отклика не было, хотя после публикации прошло уже достаточно времени.

Просматривая американские журналы, советские физики пришли к заключению, что в данном случае речь не идет о каком-то исключительном событии, а просматривается общая закономерность. После бурного потока статей, сообщающих об исследованиях реакции деления урана, американская печать к средине 1940 г. на данную тему прекратила любые публикации. Примеру американцев вскоре последовали в Англии и Германии. Это был явный признак того, что в указанных странах все результаты работ в области атомного ядра стали секретными. Это также значило, что все исследования области деления урана на Западе перешли из чисто теоретической и научной стадии в практическую стадию, в стадию создания реальной атомной бомбы!

Тем не менее, с началом войны научная лаборатория, которая занималась в Советском Союзе в ФТИ исследованием атомного ядра, была закрыта. Сам И. В. Курчатов и его ученики Флеров, Петржак и Панасюк были призваны в армию. Все академики Физико – технического института были эвакуированы в глубокий тыл, в Казань, где они продолжили работать над военными заданиями, в которых, как ни странно, не нашлось места для разработки ядерного оружия.

Ни один, из 123 академиков и 182 членов – корреспондентов Академии Наук СССР, не обратился к И. В. Сталину с предложением – срочно возобновить в Советском Союзе работу по созданию атомного оружия, как это сделали Альберт Эйнштейн и Лео Сцилард, направив личные письма к президенту Соединенных Штатов Рузвельту.

Следовательно, можно утверждать, что не только А. Ф. Иоффе, но и другие советские академики, включая самых известных В. И. Вернадского и П. Л. Капицу, а также так называемых физиков – теоретиков Френкеля, Тамма, Ландау не считали реальным делом создание яде рной бомбы в нашей стране, по крайней мере, – в обозримом будущем.

Это было одно из наиболее опасных заблуждений великих ученых. Так, в 1906 г. Дмитрий Иванович Менделеев писал: «…я вовсе не склонен (на основании суровой, но плодотворной дисциплины индуктивных знаний) признавать даже гипотетическую превращаемость элементов друг в друга, и не вижу никакой возможности происхождения аргоновых и радиоактивных веществ из урана или обратно». Время показало, что это не так.

В 1930 г. английский ученый Эрнест Резерфорд, который сделал для ядерной физики больше, чем кто-либо, публично высказался об экспериментах по расщеплению ядра атома: «Расщепление атома, это всего лишь наиболее элегантный эксперимент и элегантность его в том и состоит, что он не имеет никакого практического применения!» Незадолго до смерти ему задали вопрос: «Как вы думаете, когда открытая вами ядерная энергия найдет практическое применение?» Резерфорд коротко ответил: «Никогда!» и, подумав, добавил: «В крайнем случае, лет через 200–300». Это было произнесено за 5 лет до запуска первого ядерного реактора и за 8 лет до взрыва первой атомной бомбы.

Именно поэтому с началом войны все работы в области атомного ядра в нашей стране были прекращены, а ученых, занимающихся этой проблемой, академики направили для решения якобы более важных для фронта задач, в том числе задачи защиты кораблей от мин.

Все это, вместе взятое, привело к одной из крупнейших ошибок, допущенных в нашей стране в самом начале Великой Отечественной войны. К ошибке, которая могла привести к самым катастрофическим последствиям для Советского Союза.

Однако, тем более удивительно, как И. В. Сталин по такому сложнейшему вопросу ядерной физики смог быстро и правильно среагировать, прочитав письмо малоизвестного тогда молодого человека, в воинском звании техник – лейтенант. Академиком Г. Н. Флёров стал только 1968 г. Похоже, что академики АН СССР долго не могли простить этому «выскочке» за то, что он своими действиями показал И. В. Сталину и всему народу их действительный научный потенциал, их уровень научного предвидения.

Но эта смелость и настойчивость Флёрова были, скорее всего, для И. В. Сталина не последним доводом, чтобы примерно наградить этого молодого ученого за вклад в создание советского ядерного оружия. В 1949 г. Георгию Николаевичу Флёрову было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Для справки: общепризнанному корифею физики А. И. Иоффе, академику АН СССР с 1920 г., такое же звание было присвоено только в 1955 г., после смерти И. В. Сталина.

Конечно, «корифеи» всегда в подобных случаях сильно обижаются, однако нашим академикам необходимо было обижаться на себя. Именно по их вине, точнее – непонимания важности исследований в области атомного ядра, наша страна уже в ближайшее время могла оказаться в чрезвычайно опасной ситуации: оказаться жертвой атомных бомбардировок американцев.

Так или иначе, но к началу 1943 г. Советский Союз значительно отставал в соревновании с США, Англией и Германией за первенство в создании ядерного оружия. Хотя еще буквально несколько лет назад, до начала Отечественной войны, советские исследователи атомного ядра мало в чем уступали своим зарубежным конкурентам.

Как уже было указано выше, тогда, в начале августа 1941 г., в результате крупной ошибки наших академиков, будущий глава атомной науки нашей станы, И. В. Курчатов, с группой физиков под руководством академика А. П. Александрова получил задание от Академии наук СССР немедленно лететь в Севастополь размагничивать корабли, чтобы защитить их от немецких магнитных мин.

Вместе с тем в то время ядерная физика развивалась настолько быстро, что отставание данной области науки и техники даже не на годы, а только на несколько месяцев, могло закончиться летальным исходом для нашей страны.

Так или иначе, в результате ошибки выше упомянутых наших корифеев, один из лидеров отечественной ядерной физики И. В. Курчатов был переориентирован на защиту кораблей от мин, где, кстати, он, будучи в Севастополе, чуть было не погиб. Только случайность спасла ему жизнь.

Хотя, безусловно, и защита кораблей Черноморского флота от новых немецких магнитных мин была в то время достаточно актуальной.

Постановка мин, взрыв которых вызывался воздействием магнитного поля корпуса корабля, даже не соприкасающегося непосредственно с миной, а только проходящего близко над ней, производилась немецкими самолетами и кораблями. Потери наших судов от мин, поставленных у входов в порты, резко увеличились. Одновременно такая мина обладала существенным недостатком: она могла действовать только на сравнительно небольших глубинах, поэтому немцы их ставили на мелководье, недалеко от берега.

Вначале наши физики для защиты от таких мин предложили размагничивать суда, пропуская ток через кабель, идущий вокруг корпуса корабля, но с течением времени перешли к более простым методам.

Пока И. В. Курчатов занимался защитой наших кораблей от немецких магнитных мин, его ученик, один из будущих создателей советского ядерного оружия Георгий Николаевич Флеров, которому мы особо обязаны, как будет показано несколько ниже, в решении этой исключительно важной государственной задачи, в июле 1941 г. был направлен в Ленинградское народное ополчение.

Нашей стране сильно повезло: Флеров оказался среди тех немногих ополченцев, которые чудом остались живы, участвуя, не имея даже начальной военной подготовки, в кровопролитных боях лета и осени 1941 г. под Ленинградом. До 1943 г. будущий спаситель отечества Г. Н. Флеров служил в Советской Армии в воинском звании техник – лейтенант.

В конце