поудобнее.

— Слушайте же меня внимательно и призадумайтесь над тем, что я вам расскажу.

Не спеша начал свою повесть мулла Аскар, медленным широким потоком разливалась она, незаметно увлекая и захватывая слушавших, и вскоре наступил момент, когда было забыто все вокруг, все исчезло, пропало, кроме негромкого голоса рассказчика и юной Ипорхан, чей облик все ясней, все отчетливей проступал в его словах.

Разве для истинного мастера существует что-нибудь в целом мире, кроме ритма и мелодии, которую извлекают из струн его пальцы?.. Любимейшей песней была для муллы Аскара старинная легенда, которую — и в который раз! — пересказывал он сегодня. Казалось, он сам сейчас где-то рядом с ней, с прекрасной и отважной Ипорхан, в гуще схватки, в жарком пламени битвы. Блистая доспехами, врубается острым мечом красавица Ипорхан в ряды врагов, направо и налево разит смелая тонкая рука проклятых иноземцев, задумавших покорить ее народ. «Где Ипорхан — там победа!..» — несётся клич. Но все тесней сжимается кольцо; все дальше и дальше она от своих, все туже захлестывается петля вокруг не знающей страха воительницы… И вот она в плену… О горестная судьба, о муки, которые ждут ее впереди!..

Ах, все это уже давно наизусть, слово в слово, знает и сама Маимхан, она слушает и не слышит муллы Аскара, она видит — вой, вон там, в темной гуще листвы, куда убегает по воде светлая лунная дорожка, только что промелькнула Ипорхан!.. Белый конь, золотые доспехи… Не по ним ли отличили ее враги?.. И теперь завлекают в коварную ловушку?.. Как спелые колосья под серпом, падают они под мечом Ипорхан, но нет, не редеют их ряды, саранчой налетают со всех сторон, черным облаком, заслоняющим солнце. Спотыкается, оступается белый конь — и на всем скаку рушится в глубокую яму. Всем телом дрожит Маимхан — от боли, досады, от бессильного гнева — разве так поступают воины в честном открытом бою?.. Не сумели взять силой — взяли хитростью! Смертным хрипом, кровавой пеной исходит ее белый конь, а сверху, по краям ловушки — ямы, хохочут, издеваются, победно торжествуют мерзкие рожи…

— Вот так, дети мои, — доносится до нее голос муллы Аскара, и Маимхан пробуждается от своих грез наяву. — Говорят, не было в те времена никого на свете могущественней и богаче пекинского хана, но плененная Ипорхан не склонила перед ним головы. Напротив, самого хана пленила она своей красотой, и чего только не делал он, чтобы она ответила ему на любовь любовью!.. Все желания и прихоти ее тотчас исполнялись — но напрасно. Призывал к себе хан чародеев и магов — но зря. Только по родине своей тосковала Ипорхан, думала только о своем несчастном народе.

Тогда хан, чтобы утолить печаль ее сердца, приказал построить дворец, красоту которого не опишешь словами. И все в нем было таким, как принято на родине Ипорхан: уйгурские росписи украшали его стены и внутри и снаружи, и все вещи были доставлены из Хотана и Кашгара. Мало этого, — пожелай Ипорхан выглянуть в окно, она увидела бы вокруг дворца своих земляков, их жилища — целый город построил хан, и даже мечеть с высоким минаретом стояла здесь!..

Но ничего не добился он от гордой и прекрасной Ипорхан, даже коснуться полы своего халата не позволила она ему.

— Скажи мне, чего ты хочешь еще? — спросил ее хан. — Хочешь, твое имя будет Шанфи[60], и пороги в твоем дворце отольют из чистого золота, и покой украсят жемчугами?..

— Благодарю вас, о великий хан Китая, за ваши заботы, но ни престол, ни ваша роскошь мне не нужны.

— Чего же ты хочешь от меня?..

— Свободы, свободы для моего народа…

При этих словах муллы Аскара такой глубокий вздох вырвался из груди Маимхан, что Аскар оглянулся на нее и продолжал, не сводя с нее глаз:

— Тогда хан грозно нахмурился и сказал: «Вот тебе три дня сроку. Если ты и дальше станешь упрямиться, я прикажу казнить тебя».

Мулла Аскар наклонил голову и замолк, как бы раздумывая, продолжать ли ему свой рассказ. Нарушив ночную тишину, с испуганным кряканьем пролетела стая диких уток и немного спустя то же кряканье и громкий шелест раздались со стороны протекающей речки.

— Не дождалась Ипорхан, когда исполнится ханская угроза, — вернулся к своему рассказу Аскар. — Старый друг избавил ее от жестокой казни, не дал грязным рукам коснуться ее чистого тела. Только ему открыла она свою грудь… Кинжал, с которым никогда не расставалась Ипорхан, пронзил ее сердце…

— Вот какой она была, наша Ипорхан, — закончил мулла Аскар.

Но все еще долго сидели, не двигаясь, не говоря ни слова, как будто надеясь на какое-то продолжение, и не отводили взгляда от муллы Аскара, похожего в этот момент не то на таинственного колдуна, не то на звездочета, — маленького грустного звездочета с блестящим от луны теменем. И Маимхан, вся наполненная странным волнением и тревогой, смотрела пристально прямо перед собой и шептала что-то…

— Спасибо, учитель, — ваш рассказ послужит нам уроком, — сказала одна из девушек, и остальные подхватили ее слова.

— Хороший урок — большое дело, дети мои…

Вскоре после приезда муллы Аскара в Дадамту открылась школа, но ненадолго. Двадцать-тридцать пытливых головок только-только обучились грамоте, как богомольные ханжи поднялись против Аскара. Страшась всего нового, они добились своего: по указанию старосты Норуза школа была закрыта. Ученики разбрелись. Одна Маимхан да еще ее друг Хаитбаки продолжали тайком брать у Аскара уроки.

Два года хлопотал Аскар, но восстановить школу ему так и не удалось. Тогда он решил обратиться к гуну Хализату. Но дворцовые беки, услышав о его просьбе, не подпустили его вчера даже к воротам.

— Вот так, дети мои, — проговорил мулла Аскар со вздохом, рассказав о своей неудаче. — В наши времена все двери раскрыты настежь только перед глупостью и невежеством. Что же до ума и знаний, то их не пускают дальше порога.

В этот момент с улицы донеслась песня, — ее пел сильный юношеский голос:

— Слышите?.. — взволнованно сказал мулла Аскар. — В этой песне правдиво все до последнего звука…

— Это сложила Маимхан.

— Да, да, я знаю… Прекрасная песня — о нашей доле, о нашем горе… Оттого и поют ее люди… Сочиняй и впредь такие же, доченька, — Аскар погладил Маимхан по голове. — Каждая твоя строка да будет подобна отточенной стреле.

Время уже было позднее, Аскар поднялся, собираясь уходить, и простился с хозяевами.

— Наш Ахтам бежал… Ты слышала об этом, дочка? — спросил мулла Аскар, когда Маимхан вышла проводить его.

— Бе-жал?… — выдохнула она, не в силах больше выговорить ни слова.

— Бежал, да еще как — заколол трех солдат при этом!

— Что же… Что же теперь?..

— Не так легко нашего сокола снова залучить в клетку… Но все мы должны быть вдвойне осмотрительны.

Маимхан молчала, что-то напряженно обдумывая.

— Прощай, дочка. Я тоже не стану сидеть сложа руки. А ты… Прошу, веди себя осторожно…

— О всемогущий аллах… Спаси и помилуй бедных рабов твоих… — шептал испуганно дядюшка Сетак, проснувшись от страшного шума и крика. Не понимая, что происходит, он растерянно уставился на тетушку