— То, что вы прочитали, гун, только одна из тысячи провокаций подобного рода, а они опасней, чем иное вооруженное восстание, вам это понятно?
— Я не представляю, кто мог распространить такие стишки…
— Но ведь, оказывается, двери вашего дворца гостеприимно распахнуты для сочинителей таких писаний?
— Как?.. В моем дворце?.. Вы ошибаетесь, господин дарин!..
— Успокойтесь, гун Хализат, — сказал длиннобородый, проведя языком по тонким сухим губам. Он чувствовал, что без единой нитки душит, затягивает петлю на горле у Хализата.
— По нашим сведениям, ваша младшая жена — близкая подруга Маимхан.
— О боже..
— Человек, который находился в доверии у самого хана, оказывается, пригрел на груди ядовитую змею! — Голос длиннобородого звучал все громче, все грознее, повелительней.
— Мой дарин, — пытался перебить его Хализат, — ведь вы знаете, нет человека, который был бы предан вам больше, чем я.
— Нет, нет!.. — Длиннобородый вскочил, размахивая руками, — широкие рукава делали их похожими на крылья летучей мыши. — Нет, господин гун, я никогда ни в чем не поддерживал ваших врагов, ни прежде, ни теперь!
— Господин дарин…
— Я рассказал вам обо всем просто для того, чтобы предупредить… Предупредить от беспечности в дальнейшем… Только предупредить, господин гун!.. Только предупредить!..
Таким вот образом, то поджаривая гуна Хализата на огне, то окатывая холодной водой, длиннобородый дарин постепенно ввел его в курс своих забот. Хализат же, напуганный в особенности многочисленными намеками и недомолвками, обещал своему покровителю сделать все возможное. В тот же день в мечетях было объявлено, что всякий правоверный, который решится оказать помощь бунтовщикам и мятежникам, подвергнется проклятию аллаха.
Глава двенадцатая
«Легко мечтать о счастье многих, но трудно его добиться», — эти слова когда-то говорил ей мулла Аскар, но только теперь поняла Маимхан их глубокий смысл, «Мы начали большое дело, — размышляла она, — но что дальше? Неужели враг всегда будет так труслив и слаб, как вчера? Нет, нет, нельзя надеяться на это. Ведь если бы победа давалась так легко, наш народ уже давно бы добился свободы…» Она листала «Джан намэ» — «Книгу боя», которую ей удалось спасти из огня, охватившего домик учителя. Делом Ахтама, Махмуда и Семята было подготовить восстание и объединить людей для борьбы; Маимхан определила себе другую цель: постичь драгоценный опыт прошлого, научиться самой и научить других той мудрости, которой владел мулла Аскар. Вот почему свободное время она отдавала изучению «Книги боя». Любимейшей ученицей муллы Аскара была Маимхан, и никто лучше ее не мог справиться с подобной задачей.
Но сегодня ей недолго удалось побыть одной: конский топот прервал чтение, это вернулся из Кульджи Хаитбаки, ездивший туда для встречи с Салимом. Пока Хаитбаки и его друзья спешились, подоспели Ахтам, Махмуд и Семят.
— Ну-ка, брат, выкладывай новости на середину, — сказал Махмуд, когда все уселись.
Коротким, но важным был рассказ Хаитбаки. В Кульджу прибывают новые войска. Нельзя дальше уклоняться от решительных действий. Надо выбрать для удара, например, крепость Актопе: ее гарнизон хорошо вооружён, защищен высокими стенами, но немногочислен…
— Над этим стоит поразмыслить, — сказал Ахтам. — Что думает Махмуд-ака?..
— У нас, кузнецов, принято ковать железо, пока оно горячо, — отозвался Махмуд.
— Махмуд-ака прав, — поддержала его Маимхан.
Долго совещались вожаки повстанцев, решая начать наступление на крепость Актопе.
Хаитбаки со своими людьми отправился в разведку. Пока отряды Ахтама и Махмуда продвигались по заросшей лесом лощине, он должен был принести точные сведения о силах противника, их расположении, о наиболее удобных подступах к Актопе. Маимхан и Семята оставили в лагере. Однако Маимхан облачилась в мужской наряд, подаренный ей муллой Аскаром, прихватила оружие, вскочила на белого с сизым отливом коня — подарок Хаитбаки — и присоединилась к авангарду. При этом ей так была к лицу ее новая одежда, так свободно и легко держалась она в седле на гарцующем серебристом скакуне, что всякий, взглянув на девушку, не мог отвести от нее глаз. «Рядом с таким джигитом в бою не жаль отдать не одну, а десять жизней», — говорили вокруг, и там, где появлялась Маимхан, расцветали улыбки и веселой отвагой наполнялись сердца.
Отряды повстанцев достигли выхода из Пиличинского ущелья, когда первые отблески утренней зари упали на вершины гор. В ожидании вестей от Хаитбаки решили сделать привал, дать передышку людям, а заодно и покормить лошадей — берег шумной речушки, разрезавшей ущелье надвое, покрывала сочная трава, повсюду зеленели дикие яблони, место было очень подходящим для недолгого бивака. Махмуд со своим отрядом расположился на правой стороне речки, Ахтам — на левой, с ним была и Маимхан.
Однако джигиты уже успели отдохнуть после ночного перехода, кони насытились, от Хаитбаки не было ни слуху ни духу. Потеряв терпение, Махмуд дважды присылал к Ахтаму связного, требуя выступать немедленно. Солнце поднималось все выше, лучи его теперь заливали всю Илийскую долину.
«Что с ним случилось?» — повторяла Маимхан, тревожно поглядывая в ту сторону, откуда должен был появиться Хаитбаки или его посланец.
Между тем в восточной части лощины показалась гурьба странных всадников. Издали было невозможно определить, свои это или враги. Махмуд хлестнул коня, перескочил через бурлящий поток, остановился перед Маимхан и Ахтамом.
— Так и будем заниматься болтовней, пока нас не схватят за горло?..
— Не горячись, Махмуд-ака, — спокойно сказал Ахтам. — И сойди с коня.
— Не сходить с коня, а седлать коней, пока не поздно! — вскипел Махмуд.
— Слушай, что тебе говорят, — усмехнулся Ахтам беззлобно и хлопнул Махмуда по колену.
Всадники спустились в ложбину, скрылись с глаз и снова возникли — уже на холме. Теперь отчетливо различалось, что среди них немало пеших, все с косами и серпами — исконным оружием дехкан. Перед собой они гнали большое стадо коров и овец.
— Кто это?.. — удивился Махмуд.
— Да уж не враги, разве не ясно? — воскликнула Маимхан.
Ахтам тут же отрядил одного джигита, и вскоре тот вернулся вдвоем со стариком, в котором Ахтам тотчас узнал своего давнего знакомца — старого Колдаша!..
— Салам, ата!..
Старика встретили с ликованием, его окружила оживленная толпа, каждый сам хотел поприветствовать дядюшку Колдаша, но тот с беспокойным вниманием озирался по сторонам, будто искал кого-то, пока не остановился на юном джигите, пристальным взглядом выделив его среди других:
— Если аллах не лишил меня разума, это…
— Это наша сестра Маимхан.
— Да, да… Спасибо твоему отцу, дочка, и пусть аллах озарит светом твой путь. — Старик поцеловал Маимхан в лоб. — Пусть жизнь твоя будет долгой, а все твои дела завершит удача. Аминь! — И дядюшка Колдаш, подняв дрожащие руки над лицом, обращенным к небу, долго что-то шептал, пока не кончил словами: «Да сравнишься ты силой с Хазрити Али[118], а умом — с Сулейманом[119]».
— Кто пришел вместе с вами, ата? — спросила Маимхан.
