испытанным орудиям русской истории, к жесткому командованию и насилию.

По словам Черчилля, внезапно «отчаяние и предательство узурпировали власть в тот самый момент, когда задача достижения победы над противником была уже решена. С победой в руках она (Россия) рухнула на землю, съеденная заживо, как Герод давних времен, червями… Ни к одной из наций судьба не была так неблагосклонна, как к России. Ее корабль пошел ко дну, уже видя перед собой порт. Она вынесла шторм, когда на чашу весов было брошено все. Все жертвы были принесены, все усилия предприняты. Отчаяние и измена предательски захватили командный мостик в тот самый момент, когда дело уже было сделано. Долгие отступления окончились; недостаток вооружения прекратился; оружие двинулось на фронт… Стало глупой модой рисовать царский режим как слепую, коррумпированную, некомпетентную тиранию. Но обзор тридцати месяцев ее борьбы с Германией и Австрией требует исправления этого легковесного представления, требует подчеркнуть доминирующие факты. Мы должны измерять мощь Русской империи по битвам, в которых она выстояла, по несчастьям, которые она пережила, по неистощимым силам, которые она породила, и по восстановлению сил, которое она оказалась в состоянии осуществить» {500} . И все же…

Немцы и Запад некоторое время ждали действий Керенского — ведь его правительство предвидело, даже и приветствовало кризис. Трагическая роль Керенского нигде не проявилась с такой силон, как в эти дни Керенскому не удалось мобилизовать силы против большевистского Петрограда. Вплоть до 11 ноября лояльные Временному правительству части старались дойти до столицы, но были остановлены и деморализованы. Казачьи части были остановлены перед Петроградом теми петроградскими рабочими, которых Керенский вооружил в ходе борьбы с Корниловым. По мнению деятелей Временного правительства, звонивших в американское посольство (в частности, Скобелева и Чайковского), с приходом большевиков Россия исчезла с лица земли как великая держава {501}.

Посол Д. Френсис не испытывал сомнений в том, что Ленин является германским агентом, получающим германские деньги. Бьюкенен не упрощал дело; для него Ленин был идейным борцом и ради достижения цели — мировой социальной революции — был готов использовать любые возможности: готов был брать английские, американские или французские деньги?

Объявившийся в Стокгольме личный секретарь Керенского 21 ноября 1917 г. убеждал американского посла, что большевики продержатся у власти от силы четыре недели; он просил Америку «не проявлять нетерпения… не становиться на ту или иную сторону в текущем конфликте, а ожидать формирования более стабильного правительства» {502} . Посол Временного правительства в Вашингтоне Борис Бахметьев представил госдепартаменту 27 ноября документ, якобы созданный «подпольным Временным правительством» в Петрограде: «Любое впечатление о том, что союзники оставляют русский народ в его нынешнем критическом положении, может вызвать у нации чувство, что Россия действиями союзников освобождается от ответственности» {503}.

Френсис не только сохранил весь состав посольства, но призвал коллег к активизации деятельности. Зашедший утром 9 ноября в британское посольство Авксентьев ожидал антибольшевистских выступлений в столице и подхода войск из Пскова. Бьюкенен не разделял его уверенности, а его мнение в тот момент ценилось высоко на Даунинг-стрит. (Министр иностранных дел Британии Бальфур прислал Бьюкенену телеграмму: «Я высоко ценю ваше намерение остаться на своем посту и хочу еще раз заверить вас в симпатии правительства его величества и в его полном доверии к вашим мнениям и суждениям»).

Россия проснулась от многовекового, сна феодализма, и искать общий язык с ней становилось все тяжелее. Огромная страна вступила в фазу внутреннего борения. Для Запада этот процесс брожения был опасен в двух отношениях: Россия могла высвободить дивизии немцев для Западного фронта и привлечь к себе класс угнетенных и скептиков погрузившейся в войну Западной цивилизации. Правительство Ленина обратилось к социалистическому движению, к рабочему классу Англии, Франции и Германии с призывом заключить мир без аннексий, без насильственных завоеваний, без контрибуций и с соблюдением принципа самоопределения.

В истории русского народа периодически прослеживается одна явственная и прискорбная черта — стремление в час рокового выбора предоставляться воле событий. Так было в 1606 г., так было в 1917, в 1991 г. Министры Временного правительства принимали законы, не понимая главного — нет уже государственной машины, способной осуществить эти законы.

8 ноября 1917 г. комиссар иностранных дел Троцкий прислал послам союзных держав ноту: «Обращая ваше внимание на текст предложения нашего правительства о перемирии и демократическом мире без аннексий и контрибуций, основанного на правах народов распоряжаться собой, я прошу Вас, господин посол, рассматривать вышеупомянутый документ в качестве формального предложения о перемирии на всех фронтах и безотлагательном начале переговоров о мире, передаваемом одновременно всем воюющим нациям и их правительствам». Когда Троцкий говорил, что его задачей является «выпустить революционные прокламации народам мира и закрыть лавку», он не преувеличивал. Ленин и Троцкий поставили перед собой двойную задачу: создание революционного государства в России и расширение революционного движения в мире, пользуясь недипломатическими каналами.

Телеграф донес до столиц обеих коалиций предложение второго Всероссийского съезда Советов «всем воюющим народам и их правительствам» начать переговоры о немедленном и всеобщем мире. Советское правительство официально и публично отказалось от секретно оговоренных предшествующими правительствами претензий России на чужие территории. Западные послы игнорировали обращение: советское правительство «основано посредством силы и не признано русским народом». Английские, французские и итальянские представители при русской ставке выразили протест по поводу одностороннего предложения о перемирии, нарушающего договоренность 1914 г. Лорд Роберт Сесиль заявил представителю агентства «Ассошиэйтед Пресс», что «если эта акция будет одобрена и ратифицирована русской нацией, то поставит ее вне границ цивилизованной Европы» {504} . Запад исходил из иллюзии, что большинство русского народа еще жаждет сдержать слово и добиться победы.

Какими видели отношения с Западом большевики? Л. Д. Троцкий писал 30 октября 1917 г.: «По окончании этой войны я вижу Европу воссозданной не дипломатами, а пролетариатом; Федеративная республика Европа — Соединенные Штаты Европы — вот что должно быть создано. Экономическая эволюция требует отмены национальных границ. Если Европа останется разделенной на национальные группы, тогда империализм снова начнет свою работу. Только Федеративная республика Европы может дать миру мир» {505} . Наивность Ленина и Троцкого заключалась в вере в силу германской социал-демократии как интернационалистской социальной организации (а не части германского патриотического фронта); предлагая Шейдеману (основная фракция социал-демократов в рейхстаге) и Каутскому (независимая социал-демократическая партия Германии) начать мирные переговоры, Ленин обнаружил переоценку интернационализма германской социал-демократии, неверное понимание ее патриотизма, столь отличное от большевистского. Германский посол в Швеции Люциус «предупредил» Воровского от попыток «осуществлять эксперименты во внутригерманских делах». Воровские слабо сопротивлялся — германская позиция может привести лишь к падению большевиков. Берлину следует учитывать, что большевики обязаны вести переговоры в условиях демократического контроля.

Не подлежит сомнению, что большевики ожидали от перехода к новому политико-экономическому строю обещанных теорией благоприятных экономических последствий, рывка в экономическом развитии. Но они не были слепы и не обольщались надеждой на скоростную индустриализацию одними лишь русскими силами. Они уповали на революцию в гиганте европейской экономики — Германии. Социалистическая Германия поможет социалистической России. Как и всякая надуманная схема, эта прошла путь от экзальтированного ожидания до мрачного разочарования, а затем выбора пути строительства социализма в одной стране (осуществленного уже Сталиным). Но пока июльская программа 1917 г. рисовала будущее в радужных тонах.

Важно подчеркнуть следующее: Россия после ноября 1917 г. стала страной, где государственный аппарат осуществлял плотный контроль над связями страны с другими государствами; внешняя торговля осуществлялась лишь под государственным наблюдением. Число западных фирм, работавших в России, было резко сокращено. Большевики сместили все понятия в системе отношений России с Западом. Текущее состояние дел в Европе они видели временным; они ждали решающего выяснения отношений в ходе социального взрыва. Победу над Германией они не видели в качестве общей с Западом цели —