формальности!

С большим трудом Сычев согласился передать Мокро­усову мое письмо. Я давал о Сычеве характеристику, как о крупном спекулянте по продаже сахара для соста­вления капитала генералу Шкуро. Указал, что он очень храбрый офицер, хороший спец, что его можно исполь­зовать.

Характерен разговор Сычева с Мокроусовым о военных действиях под Батайской (станица вблизи Ростова).

Сычев напоминал командующему:

— Помнишь, как твои матросы бегали по камышам, это я их гонял; и жара им тогда была!

— А как мы вас разбили, ты забыл? — спрашивал Мо- кроусов.

— Помню, помню, нам тоже доставалось от тебя. Тебя все знали и боялись. Я даже не хотел к тебе итти. Думаю, «шлепнешь» за прошлое. Но теперь я убедился, какой ты человек. Дай мне приказ! Любую задачу вы­полню!

Мокроусов назначил есаула командиром конного полка, под контролем опытного партизана Григорьева. Действи­тельно, Сычев через некоторое время проявил себя как спец военного дела, а своею храбростью служил примером для остальных. 

В Аратуке стояли офицеры. Начальник разведки Яку­шев и еще несколько опытных партизанов постучали в дверь офицерского общежития.

— Идет размещение марковского батальона по квар­тирам, откройте дверь, — сказали партизаны.

— Здесь находятся офицеры. Помещения нет, — по­слышался грубый ответ.

Партизан Поцелуев громко крикнул:

— Господин полковник, здесь находятся офицеры и говорят, что помещение небольшое. Как прикажете по­ступить?

Я важно бросил:

— Поручик, что за разговоры? Вам приказано раз­мещать людей. Осматривайте помещение, по мере воз­можности размещайте людей на «ночлег».

Ничего не подозревая, офицеры открыли дверь.

— Осмотрите, у нас очень мало места.

— Руки вверх! — скомандовали партизаны.

— А-а, вы зеленые, зёленые! — заговорили офицеры все враз.

Мы захватили трех офицеров, изъявивших, как и страж­ники, желание служить в повстанческой армии. 

По возвращении на прежнюю стоянку, мы нашли у себя гостей: партизан Сапожников привел из Симферополя двух матросов — Чернова и Костина. Их прислали на подпольную работу из Николаева. Товарищи долго искали связи, познакомились с т. Зальцманом, который держал в Сим­ферополе конспиративную квартиру, работал в боевой группе комсомола и имел постоянные сношения с лесом.

Прощаясь с матросами, я попросил их зайти к моей матери и потихоньку передать письмо и деньги. Я под­черкивал необходимость быть осторожным. После моего побега мать познакомилась с тюрьмой: ее держали недолго и, после допроса о моем происхождении, отпустили.

Чернов благополучно прибыл в Севастополь и вручил матери деньги и письмо. Но среди турок, с которыми под­польщики начали сговариваться о поездке в Николаев, оказался контр-разведчик. Товарищей арестовали. При обыске нашли мандаты и записку матери ко мне. Контр­разведка арестовала мать. Ее привели под конвоем в ка­бинет начальника контр-разведки. Здесь мать увидела за большим столом около двенадцати офицеров, среди них были и генералы.

— Садитесь, м-м Макарова,— любезно обратился на­чальник:— мы с вами хотим посоветоваться; для вас бу­дет хорошо, если ваш сын вернется со своим отрядом и сдаст оружие. Мы дадим ему хорошую должность, восста­новим его положение, и все, что он сделал, ему простится. Вы должны, мамаша, на автомобиле поехать в лес к сыну. Берите из нас трех-четырех человек, кого хотите, и по­едемте на переговоры. Но только предупреждаем, если ваш сын оставит вас у себя, а наших расстреляет,— тогда мы повесим всех ваших родственников, от малого до боль­шого, а имущество конфискуем. Что вы на это скажете, мамаша?

Моя мать ответила:

— Вы интересуетесь моим сыном? Выйти он выйдет ко мне, за это я ручаюсь. Но как он поступит,— я не знаю. Сын-то мой, но разум у него свой. Он, наверное, читает газеты и знает, как его стараются поймать. Те, к кому он заходил, ничего для него не сделали, и то все сидят в тюрьме. А за его голову вы ведь назначили большую сумму денег. Чем же вы можете гарантировать ему жизнь?

— Если нужно, Врангель напишет бумагу к сыну, а слово генерала — закон, как слово государя. Так вот, ма­маша, решайте. Мы вас наградим; не будете в такой ла­чуге жить.

Мать схитрила:

— Хорошо, я согласна, но я же не знаю, где он находится.

Они перебили:

— Мамаша, об этом вы не беспокойтесь. Мы отлично знаем, где он сейчас. Привезем вас к месту расположения его отряда. Вы, вероятно, знаете, сколько у него людей в отряде?

Мать ответила:

— Около двух тысяч, а может быть и больше, не знаю. Слышала, что очень много.

При последних словах матери благородное общество зло­радно переглянулось.

— Так, мамаша, значит, решено ехать? Вы поймите, какую неоценимую услугу вы нам окажете! Нам хорошо известно, вы веруете в бога, а большевики — это анти­христы. Они надругались над святыней, они топчут ее грязными ногами. Ваш сын со своим отрядом оттягивает на себя большие силы с фронта. Но он вас любит и для вас все сделает. Вы ручаетесь, что он нас не тронет?

— Я повторяю, что он ко мне выйдет, но не ручаюсь, согласится ли он вернуться. В этом уверять вас не буду, и что будет—не знаю.

Один из генералитета, повидимому, старший, сказал:

— Ну, хорошо, мы решим, а вы, сударыня, идите домой и будьте покойны. Мы вас известим заблаговременно.

В коридоре мать обступили офицеры, каждый просился на переговоры. Мать отвечала:

— Хорошо, хорошо, с удовольствием всех вас возьму!

В то же время отпустили из-под ареста жену моего за­мученного брата Владимира.

Переговоры не состоялись; по всей вероятности, белые пришли к твердому убеждению в бесцельности своей по­ездки в лес. Они ограничились лишь выпуском очередного воззвания к своим лесным «братьям».

Но все-таки контр-разведка долго изводила мою мать. Около окна ее хибарочки стоял точно почетный караул, тротуары гранило несколько шпиков. На базар, к соседке,— мать шла под охраной нескольких молодчиков. Самый опытный познакомился через соседей с матушкой и вел «политические» разговоры.

— Вот, мамаша, когда я скрывался,— как трудно было моей матери! Бывало, пришлешь ей письмо, а она, бед­ная, плачет, плачет! Как ей тяжело было...

Мать притворялась внимательной.

— А вам сынок пишет что-нибудь? — ласково загляды­вал в лицо шпик.