забеременела?

Ее вопрос застиг меня врасплох. Вывел из равновесия. Я попятился, сел, налил себе кофе, сделал глоток.

— Не думаю, чтобы ты была вправе спрашивать меня об этом, — произнес я наконец. — Но все же отвечу. Честно и откровенно. Нет, я не спал с Марго в мае или в июне.

Она села, взяла свою белую чашку. «Арабиа Арктика». Сделано в Финляндии. Арктический араб из Страны тысяч озер.

— Этот Педер Киберг, — сказала гостья, — что он за человек?

Вопрос был задан безразличным, монотонным голосом, как будто ответ вовсе не интересовал ее. Но за безразличием крылось напряженное внимание.

Эта особа начинала действовать мне на нервы.

— Могу я осведомиться о причине столь неожиданного интереса ко мне и кругу моих знакомых? — спросил я со всей резкостью, на какую был способен.

Она устремила на меня взгляд, от которого пневмобур исполнил бы «Аве Мария», и произнесла спокойно, без сарказма:

— Не встревай в дела, которые тебя не касаются? Гм… Возможно, это твой принцип. Но не мой. Ты читал последние газеты?

— Просматривал.

— Репортаж о загадочной находке трупа в Грютботне?

— Не вчитывался. Я не больно восприимчив к этой форме социальной порнографии.

Она наклонилась над столом.

— Тогда я посвящу тебя в некоторые основные моменты. Самое главное. Просто чтобы ты был в курсе.

Что она — дурачит меня? Непонятно только, зачем ей это нужно.

— Место действия — Грютботн, — начала она. — Время — прошедшее воскресенье. Раннее утро. Хозяин самой крупной в селении фермы управился с дойкой своих пятнадцати коров и шагает к силосной башне с фуражом. Зовут его Одд Грюте, что само по себе вполне естественно. Вооружившись вилами, он протискивается через узкий вход. Его встречает острый запах прошлогодней травы, обработанной муравьиной кислотой. Башня деревянная, из поставленных вертикально досок, обвязанных снаружи толстым тросом. До круглого отверстия вверху над ним около десяти метров. Конец весны, силоса осталось совсем мало. Взявшись покрепче за рукоятку, крестьянин вонзает вилы в плотно утрамбованную массу. Налегает, чтобы отделить хорошую порцию, но вилы во что-то уперлись. Крестьянин выдергивает их, делает новую попытку, но с тем же успехом. Он проклинает дурацкую аграрную политику, не оставляющую ему средств, чтобы снести старый коровник и построить новый, с автоматической подачей фуража. Сердито пинает строптивую кучу резиновым сапогом. Настораживается. Пинает еще раз — что такое? В тусклом свете силится рассмотреть непонятный продолговатый предмет, чьи контуры угадываются под зеленоватой поверхностью. Осторожно ковыряет вилами. Потом вдруг резко отступает назад, в ужасе протискивается через дверь на волю и бежит в дом, чтобы звонить в полицию.

Теперь несколько слов, продолжала гостья, — о селении Грютботн. Оно расположено на берегу фьорда, который врезается на пять километров в полуостров Фусен, к югу от Руана. С трех сторон его окружают крутые горные склоны, наземного сообщения с внешним миром нет. Попасть туда можно только морским путем. Два раза в день в Грютботн заходит рейсовый катер. Летом, когда у тройки местных школьников каникулы, заходов меньше. Четыре фермерских семьи, одна рыбацкая, всего постоянных жителей тринадцать. Дом рыбака стоит на мысу, который заслоняет пристань от западного ветра с моря. Живет в нем супружеская пара, обоим за семьдесят, и главное их занятие — наблюдать за тем, что делается в селении. По другую сторону залива живет хозяйка самой маленькой фермы, вдова шестидесяти с лишним лет, у нее такое же хобби. Обрати внимание на эти факты: пока упомянутая троица находится на своем посту, никто не может незамеченным приехать в Грютботн или уехать оттуда.

— А ты неплохо ориентируешься, — заметил я.

— Я там бывала, — улыбнулась гостья. — У меня есть родные в Руане.

Подлила себе кофе и откинулась на спинку дивана, держа чашку в руке.

— Ну вот, — продолжала она, — в селение на своем быстроходном катере прибывает начальник уездной полиции. Он уже связался с Трондхеймом, с губернским управлением, и ему сказано, что во второй половине дня приедет квалифицированное подкрепление. К концу следующего дня установлено: в силосной башне крестьянина Одда Грюте лежит труп молодой девушки. Одета в то, что некогда было белой мужской майкой, джинсовые брюки, трусы, длинные шерстяные черно-белые носки домашней вязки и красные кроссовки. Череп девушки разбит, вероятно, одними из вил хозяина башни. Она не местная жительница. Больше того, тамошние жители в один голос утверждают, что никогда не видели ее раньше, и начальник уездной полиции не видит причин сомневаться в их показаниях. Но кто же тогда эта девушка? Кто-то где-то должен ее знать. И как она попала в Грютботн? Как очутилась в силосе крестьянина Одда Грюте?

Тщательное исследование силосной башни, — говорила моя гостья, — при сопоставлении с записями крестьянина о сезонных работах прошлого года позволило предположительно установить дату убийства: пятница 15 июля. В этот день все семейство Грюте — двое взрослых и двое несовершеннолетних детей — уезжали в Руан хоронить свояка Одда Грюте. Перед отъездом утром крестьянин и его работник успели завезти четыре воза сена на силос. После чего решили подождать с остальным до возвращения с похорон, надеясь, что к тому времени прекратится усиливавшийся дождь. Около двенадцати семейство Грюте отправилось в Руан. Работник наперекор плохой погоде вышел на лодке в фьорд ловить рыбу, надев непромокаемую робу. Около двух часов, согласно показаниям вдовы в южном конце селения, он сдался. Еще через два часа вернулся со своей семьей крестьянин. По-прежнему лил проливной дождь. Крестьянин решил отложить уборку сена. Земля совсем раскисла, и было очевидно, что тяжелый трактор очень скоро изроет колесами весь луг. Приняв решение, крестьянин вместе с работником накрыл уложенное сено толстым полиэтиленом и придавил его гнетом в виде нескольких тонн воды. Лишь неделю спустя северное лето позволило продолжить заполнение башни.

Вот и все, что смог установить начальник полиции, — заключила девушка на диване. — Больше ничего. У него был труп. Было орудие убийства. Известен день, когда оно было совершено. И время — около полудня, с точностью до одного-двух часов. Но никто не знал, кто убитая. Приметы не подходили ни к кому, кого объявляли в розыске за последние годы. Не обнаружено ничего, что убитая могла привезти с собой в Грютботн, только одежда на ней. По показаниям караульных по обе стороны заливчика, морским путем она никак не могла попасть в селение. А на суше его окаймляют отвесные скалы. Ты все усек?

Внезапная перемена интонации не застала меня врасплох, я уже начал привыкать к ее манере разговаривать.

Я кивнул:

— Ты хочешь сказать, что перед нами немыслимый случай. Как если бы труп и орудие убийства нашли среди поля на свежем снегу — и никаких следов, только от ног жертвы. Что речь идет о злодеянии, которое невозможно объяснить потому, что необъясним сам факт присутствия трупа там, где его нашли. Но за последние сутки изменились, во всяком случае, два обстоятельства: теперь мы знаем имя жертвы, знаем также, что она была беременна на втором месяце.

— И еще, — добавила она, — теперь мы знаем, что в то лето в Грютботне находился по меньшей мере один человек, знакомый с Марго Стрём. Вот почему наш друг из полиции, который сюда приходил, так поспешно удалился: его вдруг осенило, что летом прошлого года работником у крестьянина Одда Грюте в Грютботне был не кто иной, как твой приятель, бывший ухажер Марго Стрём, — Педер Киберг.

Гостья наклонилась и заглянула в пустой кофейник, давая понять, что рассказ окончен.

Я соображал, что бы такое сказать, но меня опередил звонок в дверь.

Я спустился вниз и отворил. Во второй раз за короткое время на крыльце моего дома стоял старший инспектор Аксель Брехейм.

— Извините, — сказал он. — Я пытался найти дом, в котором, по вашим словам, жила эта Марго Стрём. Какой номер дома вы назвали?

— Номера не знаю, — сказал я. — Но могу проехать с тобой и показать.