— Гонец прискакал!.. Царь-де к тебе жалует.

Лицо Матвеева покрылось смертельной бледностью. В первое мгновение он так растерялся, что даже не мог встать с лавки.

— Встречай! — улыбнулся Нащокин и подтолкнул хозяина в спину.

Артамон Сергеевич ошалело вскочил, со всех ног бросился на улицу.

Алексей не раз уже наезжал к Матвееву, как наезжал запросто к другим любимцам своим, но дьячий сын никак не мог освоиться с этим и всегда при встрече «высокого гостя» волновался, робел и чувствовал себя, как приговоренный к смерти, за которым пришли палачи.

Незаметно пробравшаяся в терем воспитанница Матвеева, Наташа, забилась за спинку дивана, вытаращенными глазенками, точно мышонок, впервые увидевший свет из темной норки своей, следила за суматохой. Алексей едва войдя в терем, увидел ее.

— Попалась, проказница! — шагнул он к дивану и с нарочитой строгостью наклонился к пылающему личику девочки. — Ох, уж эти Нарышкины мне!.. Куда ни кинься, всюду в Нарышкиных ткнешься!

Он небольно подергал Наташу за непокорный вихорок. Девочка рванулась и юркнула к двери. Ее подхватил на руки Никита Иванович.

— Стоп-стоп-стоп!.. Жил-был бычок, да попался в горшок. А кто бычка того съест, тому ворох раскрасавиц-невест!

Он широко разинул рот, как бы готовый проглотить расплакавшуюся девочку.

Алексей нежно взял ее из рук дядьки и поцеловал.

— И не соромно?… Чать, двенадесятый годок пошел, а ревешь, как дите.

Он достал из кармана сердоликового пастушка. Слезы сразу высохли на глазах девочки. На круглых щечках ее заиграл румянец.

— Мне?

— Кому ж бы еще?

Поблагодарив государя за гостинец, девочка, вцепившись в руку Матвеевой, вприпрыжку ускакала из терема.

После трапезы и долгой молитвы Артамон Сергеевич благоговейно приложился к руке царя.

— Ужо и не ведаю, царь мой преславный, сказывать иль утаить?

— Сказывай, коли есть про что сказывать.

— А и прибыл к нам из дальних земель гость, государь. Муж гораздо ученый и душевности превеликой.

Алексей многозначительно подмигнул Нащокину.

— Слыхивали мы, Артамонушка, про гостя того.

Матвеев испуганно отодвинулся.

— Норовил я в тот же час, как прибыл сербин, тебе обсказать про него, да сдержал князь Никита Иванович.

— Сдержал! — чванно надулся царь. — А про то слыхивал ли, что допреж того, как помыслит о чем человек, государю ужо и ведомо все?

Но, заметив, что Матвеев в самом деле не на шутку перепугался, милостиво потрепал его рукой по щеке.

— Ладно уж, что с тебя взыщешь… Веди сербина.

Артамон Сергеевич, низко кланяясь, вышел из терема и тотчас же вернулся с гостем.

Алексей с большим любопытством поглядел на стройного, с тонкими чертами лица и с гордым взглядом больших синих глаз, иноземца. Подталкиваемый хозяином, гость подошел ближе к царю и изысканно поклонился.

— Кто ты есть таков человек? — привычным движением подставляя руку для поцелуя, спросил государь.

Иноземец шаркнул ногой, склонил русую голову и трепетно, как к величайшей святыне, приложился к кончикам липких и пропахнувших рыбой царевых пальцев.

— Юрий Крижанич… Хорват, славянин.

— Добро, — похвалил Алексей. — Гораздо добро.

Князь Никита, переглянувшись с ним, указал Юрию на место подле себя.

— Выходит. Москва тебе любезнее Рима? — дружески обнял он гостя.

Хорват молитвенно поднял к небу глаза.

— Я славянин. А славянину путь лежит не в Рим, а на Москву под сильную руку славянского государя.

Польщенный Алексей крякнул и, разгладив усы, точно невзначай поглядел на Матвееву. Хозяйка зарделась и потупилась.

Тепло встреченный царем хорват понемногу освоился с необычным для него положением и заговорил спокойнее:

— А будет воля твоя, все обскажу без утайки.

Алексей охотно вместе с креслом придвинулся поближе к гостю.

— Охоч я до сказок.

Откашлявшись в кружевной платочек, Крижанич скромно сложил руки на животе и чуть наклонил голову.

— Рожден я подданным султана турского, государь. А родителей потерял в дни ранней младости.

Алексей перебил его.

— Не возьмем мы в толк, откель ты добро так нашенским российским словесам навычен?

Матвеев, вскочив с лавки, поспешил ответить за гостя:

— Велико ученый он муж, государь… С женушкой моей давеча так по-англицки лаяли, инда оторопь меня взяла.

Царь ревниво повернул голову к Гамильтон. Его голубые глаза потемнели и на лбу залегла глубокая складка.

— По мысли, выходит, тебе молодец иноземный!

Морозов и Никита Иванович сладенько переглянулись, скрыв в бородах многозначительную улыбочку. Гамильтон обиженно надула губы и нервно смяла шелковые гривы столового покрывала.

— Сказывай! — опомнившись, прикрикнул на хорвата царь.

— И увезли меня в Италию, — упавшим голосом продолжал тот. — Там много познал я премудростей и жил у итальянцев, как в родном доме.

— Какого же нечистого от житья такого потянуло тебя на Московию неумытую? — уязвил его Ордын-Нащокин.

Крижанич взволнованно ответил:

— Отечество мое объединенное славянство! По то и дорога моя туда, где живут славяне!

— А ей право, пригож ты, Юрка! — с искренним удовольствием воскликнул царь и в порыве великодушия объявил: — Быть тебе под нашей рукой в таком добре, какого у тальянцев не видывал.

Он пошептался с Нащокиным и Морозовым и торжественно встал.

— Жалую я тебя, сербин, одинадесятью копейками дневного жалованья. Живи по-боярски.

Хорват благодарно прижал руки к груди.

— Утресь же приступлю к делу своему. Настал час, когда думка всего живота моего сбывается: будет у славян для единого языка грамматика всеславянская!

Развешанные по стенам в дорогих футлярах часы пробили десять. Гости заторопились по домам. Матвеев умоляюще взглянул на царя.

— Показал бы милость, погостевал бы еще у меня. Потешил бы я тебя игрецами.

Царь согласился. Предводительствуемые хозяйкой, гости вошли в огромный терем, поддерживаемый двумя рядами мраморных колонн.

На хорах, обряженные по-скоморошьи, стояли наготове музыканты. Едва показался царь на пороге, музыканты, собрав всю силу легких, так затрубили, что в терему погасли свечи.