раскачивает перистые листья кокосовых пальм. Двое бронзовых парней в набедренных повязках и красных платках на головах спускают парус грузовой шхуны, напевая что-то ритмичное. Я всматриваюсь в серебристо-голубую даль океана, и мне кажется, что сейчас над горизонтом вспыхнут алые паруса и я услышу слова: «Капитан, я — Бит-Бой. Может быть, вы слышали обо мне. Я здесь…» И вдруг, действительно, над горизонтом возникают крылья парусов, но не алых, а белоснежных. Они становятся все явственней. Это двухмачтовая бригантина, она везет чай с Цейлона в Рангун.

— Мэм, может быть вы помните меня? Я — Педро.

Теперь я точно знаю, что я не в гриновском Лиссе, а в Тутикорине, городе не менее удивительном, чем Лисс. Здесь живут ловцы жемчуга, судовладельцы, рыбаки, портовые грузчики, моряки, контрабандисты, скупщики жемчуга. Здесь ходят по улицам матросы из Коломбо, Рангуна, Сингапура, Бомбея. Здесь дома построены из коралловых плит, которые достают со дна темнокожие ныряльщики.

Мы идем с Педро мимо причалов, мимо рыбного рынка, рядом с которым на песке лежат катамараны и каное паравов. У ворот гавани толпятся грузчики. На их темных телах только набедренные повязки. Над гаванью стоит разноголосый непрерывный шум. Отсюда вдоль берега океана тянутся крытые черепицей дома кораллового города. Коралл придает стенам жемчужно-розоватый оттенок. Над городом высятся шпили католических соборов.

Вдали возникает колокольный звон. Он разрастается и вот уже плывет над всем городом. Педро торопится.

— Мне надо идти.

— Куда?

— В церковь. Я ведь католик. — Педро исчез так же неожиданно, как и появился.

Я иду вдоль главной улицы Тутикорина. Здесь добротные здания пароходных компаний, над фасадами их реют разноцветные флаги. Пестрят вывески торговых агентств, сверкают зеркальные окна банков. В тени тропических деревьев расположилась станция морской биологии, за ней здания правительственного департамента промысла жемчуга и чанка. Здесь меня встречает глава департамента Исаак Раджендран, небольшого роста, коренастый, с приветливой белозубой улыбкой. На стенах его кабинета морские карты, на письменном столе образцы кораллов и раковин.

— Вас интересует лов жемчуга? Но сейчас не сезон. Жемчуг еще не вырос. Возможно, если будут благоприятные условия, мы сможем объявить лов через два-три года. Раковины-жемчужницы очень нежные создания. Они часто гибнут. Мы, например, рассчитываем провести лов жемчуга в такое-то время и вдруг обнаруживаем, что жемчужницы погибли. Изменилось течение, температура воды, направление ветра — и все. Нет нашего «урожая». Хотите, я покажу вам тутикоринский жемчуг?

Из баночки со спиртом Раджендран извлекает невзрачную двустворчатую раковину. Осторожно раскрывает створки, и в розовой мякоти серебристым светом загорается крупная, совершенной, круглой формы жемчужина.

— Ани? — спрашиваю я.

— Она самая. А вы откуда знаете?

— Мне Педро рассказал об этом.

? Педро, Педро… У нас есть отличный ныряльщик по имени Педро.

Я описываю моего недавнего попутчика.

? Ну да, — улыбается Раджендран, — это он. Очень толковый парень. Парава.

? А что значит слово «парава»?

? Парава — «летучая рыба». Они славные парни, всю жизнь имеют дело с морем. Прекрасные ныряльщики. Я сам ныряю и видел их в работе. Очень хорошие мореходы. Парава могут на своем утлом каное без всяких навигационных приборов уходить на сотни миль в открытый океан. Они плавают на Цейлон как в соседнюю деревню. А путь туда нелегкий. Говорят, парава были первыми мореходами в Индийском океане, как финикийцы в Средиземном море. Рыбаки они очень опытные. Море их всегда прокормит. Сейчас парава около тридцати тысяч. И все они живут здесь, на побережье от Мадураи до Тутикорина, и немного южнее. Но основная масса их осела в Тутикорине. Когда-то Тутикорин был только деревней парава. А теперь город. И он вырос на жемчуге и чанке.

Раджендран подходит к карте.

— Вот Тутикорин. Видите, вдоль Тутикоринского побережья тянутся отмели, или банки. Парава называют их «пар». Эти жемчужные отмели находятся на расстоянии четырнадцати-тридцати миль от берега. Глубина там небольшая — пять-девять морских саженей[11]. Если рядом с дальними банками есть острова, то парава нередко уходят на несколько дней в океан и живут на островах.

— А кому принадлежит жемчужный промысел?

— Оба промысла, жемчужный и чанковый, государственная монополия. Вся организация работ лежит на нашем департаменте. Я смогу вам показать, как ныряют за чайком. Техника ныряния та же, что и за жемчугом. Правда, в этом году сезон начался позже. Обычно лов чанка с октября по май. А в этом году только с января. Вы помните страшный циклон в конце декабря 1964 года? Тот самый циклон, когда приливной волной был разрушен мост между Данушкоди и материком?[12]

? Конечно, помню. По мосту шел пассажирский поезд.

— Да, все было смыто в океан. Никому не удалось спастись. Прибрежные деревни тоже очень пострадали от урагана. Парава было не до ныряния. У многих унесло каное в океан. Департамент выдал им пособия, но, откровенно говоря, этого было слишком мало для людей, которые остались без крова и пищи. Вот поэтому и начали поздно.

…Солнечный свет дробился искрами на жемчужине ани, лежавшей на столе, и сквозь ее поверхность просвечивал живой и теплый розовый цвет. Мы молча смотрели на ани. Жемчужина жила. Казалось, она была наполнена Светящейся перламутровой жидкостью. Раджендран прервал молчание:

— Вот что, поедемте со мной, я вам кое-что еще покажу.

У подъезда департамента нас ждал старенький, видавший виды джип. Мы миновали главную улицу, проехали соляные поля, на которых работали изнуренные тропическим солнцем люди, и выехали снова к берегу океана. В этом месте, обнесенном низкой изгородью, песок был утрамбован, и то там, то здесь валялись ржавые чаны.

— Это самое главное место во время лова жемчуга. — Раджендран согнутым пальцем постучал по одному из чанов. — Сейчас все это лежит без дела. Но в сезон такой чан трудно достать. И народу — не протолкнешься. Мы забираем у ныряльщиков две трети улова, а треть оставляем им. Это старая традиция. По пути к берегу ныряльщики не имеют права вскрывать и утаивать раковины. За этим следят наши инспекционные суда. Да при нашей системе реализации раковин это и невыгодно. Бывает, раковину открывают, а там ничего нет. И продавать нечего.

— А что, раковины продают тут же?

— Да, мы организуем здесь аукцион. В это время весь Тутикорин наводнен торговцами драгоценностями, оценщиками жемчуга, любителями острых ощущений, авантюристами, которых привлекает легкая, случайная добыча. Департамент продает сразу по тысяче раковин. Цена за них пятьдесят-шестьдесят рупий[13]. А когда становится известно, что улов жемчуга богат, цена поднимается. Ныряльщики тоже продают свои раковины по рупии за дюжину. Тут-то и начинается азартная игра. Купивший дюжину незамедлительно вскрывает раковины: попадется жемчужина или нет. Если вся дюжина пустая, покупают другую и снова открывают. Это, знаете, игра, как на скачках. Поставил на одну лошадь — проиграл, поставил на другую — выиграл. Некоторые таким образом растрачивают все свои деньги, и у них не остается на обратную дорогу. А вот если повезет, тогда дело другое. За жемчужину ани можно получить пятьсот-шестьсот рупий, а то и больше. Однако способ вскрывания раковины ножом — вещь несовершенная. Мелкий жемчуг иногда не замечают и выбрасывают вместе с раковиной. Те, кто покупает тысячи и десятки тысяч раковин (это, конечно, уже профессиональные торговцы жемчугом), используют вот эти чаны. Раковины кладут в чан и выдерживают три-четыре дня. Они там начинают разлагаться. Затем всю массу заливают водой, и на дно оседает жемчуг вместе с песком. Конечно, это техника старая, традиционная. При англичанах так же ныряли и так же извлекали жемчуг из раковин.