помешались на деньгах? А жена Васи Захарова, Муся! Вот женись после этого. И раньше он обжигался не раз на смазливых студентках, знакомясь на танцах; встречался, влюблялся и разочаровывался – оказывались ночными бабочками, как сами называли себя. И не потому, что были жадные, меркантильные, а из-за простой непорядочности – терпеть не мог вранья, лицемерия. А измену он вообще в мыслях не допускал и считал непростительным преступлением. Не воспринимал этого и… чего опасался, на то и напоролся…

А ведь влюбился и души не чаял в своей Тонечке. Какая была милая, неотразимая, добрая и покладистая милашка. Поистине покладистая…

Он познакомился с ней в свой день рождения, 2 мая, когда ему дали увольнительную на целые сутки. С другом Николаем Мельничновым они гуляли по парку, где после демонстрации состоялись выступления самодеятельных коллективов и спортсменов, среди которых были студенты пединститута. Девушки, одетые в спортивные майки и трусики, взявшись за руки, слаженно и изящно демонстрировали гимнастическое мастерство. Среди них особенно выделялись две стройные и красивые студентки, блондинка и брюнетка. Геннадий с Николаем не спускали с них глаз. Девушки были не только хороши, но и отменные гимнастки, гибкие, пластичные и ловкие, как профессиональные акробатки.

Когда кончились выступления, курсанты подошли к спортсменкам, поздравили с праздником и похвалили за хорошее выступление. Познакомиться ближе помешал их физкультурный руководитель, вдруг появившийся около девушек с группой парней, тоже студентов. Геннадию и Николаю пришлось ретироваться. И все-таки они успели пригласить девушек в училище на танцы. Спустя две недели они увидели прекрасных студенток в Доме офицеров. Вот тогда и познакомились. Геннадий стал встречаться с Тоней, блондинкой, Николай – с Тамарой, брюнеткой.

Тоня ему понравилась, более того, он полюбил ее. И не только за красоту, за прекрасную фигуру: она была умна, находчива, добра и доверчива. Познакомила со своими родителями. Отец ее работал на железной дороге, мать – домохозяйка. Имелись еще старшая сестра, уже замужняя, очень похожая на Тоню…

Тоня после окончания пединститута получила назначение в село Гривки, что не так далеко от аэродрома, на котором заканчивал летную подготовку курсант Голубков. Геннадий не раз, когда летал на отработку техники пилотирования в зону, подворачивал к селу и крутил там «бочки», петли, перевороты, надеясь, что Тоня увидит самолет и догадается, кто это. Хотелось быстрее с ней повидаться.

Наступила осень. Курсанты закончили летную подготовку на учебно-тренировочном самолете и ждали комиссию по приему экзаменов по технике пилотирования. Начальство должно было прилететь из Балашова. А его долго не было. Геннадий нервничал: осень – пора неустойчивая, со дня на день пойдут дожди, и тогда жди у моря погоды. Хотя близко моря и не было, но это не спасало от ненастья. А он уже настроился на отпуск, написал письма домой и Тоне: «Ждите, скоро приеду».

Наконец-то в октябре, закончив летную программу на учебно-тренировочном самолете, курсанты получили отпуск. Геннадий взял билет до Салтыковки, это в двух часах езды от Ртищева, и к полудню был на станции. А до Гривок, где обосновалась его возлюбленная, еще двадцать два километра. Никакие автобусы в то время не ходили. В письме Тоня обещала прислать за ним школьную лошадь, стоит только позвонить из Салтыковки. Что Геннадий и сделал. Тоня велела ждать на почте: туда каждый день выезжает Петр Кузьмич, почтальон, у которого она квартировала.

Геннадий дождался, и вечером был в Гривках.

Петр Кузьмич, занятный, словоохотливый мужичок лет шестидесяти, всю дорогу рассказывал о селе, о школе, расспрашивал о службе курсанта, о полетах. Геннадий сказал, что не раз кружил над их селом, и спросил, не видел ли он. Старик ответил, что, может, и видел, да самолеты мало его интересуют.

Еще на станции Геннадий купил бутылку водки, вино и кое-какую закуску. Вечером устроили небольшое застолье. Кузьмич добавил самогонки – выпить он был не дурак, – и, изрядно захмелев, блеснул еще одним талантом – под гитару спел несколько песенок. Особенно Геннадию понравилась: «Хоть бы ты, Пантелей, постыдился людей. Не пора ль за работу приняться. Промотал хомуты, промотал лошадей, видно, по миру хочешь скитаться…»

Голос у Кузьмича был довольно густой, сильный, а простецкие, сугубо мужицкие черты лица и манера держаться обиженным создавали впечатлительный образ Пантелея, обманутого и нелюбимого мужа.

За столом было пятеро: жена Кузьмича, полноватая, тихая и добрая женщина, Тонина подруга Тамара, завуч, года на два постарше Тони, симпатичная брюнетка, проживающая с ней в одной комнатенке, Кузьмич и Геннадий с Тоней. Все оказались простыми, без претензий людьми и быстро нашли общий язык, почувствовали себя свободно и раскованно. Пели, шутили и, несмотря на хмель в голове, выпытывали друг у друга сокровенное. Тоню все хвалили, у Геннадия расспрашивали, кто родители, как служится и что ждет впереди. Тамара старалась выпытать у него планы в отношении Тони. Геннадий отвечал уклончиво: далеко вперед не заглядывает, надо еще закончить училище. И что дальнейшее зависит от них обоих. Так на самом деле он и считал: Тоня – милая, доверчивая девушка, но будет ли верной женой, заботливой матерью…

Застолье затянулось за полночь. Первым к кровати потянулся Кузьмич. Жена пошла готовить постель, девушки убрали со стола; Тоня постелила Геннадию на кухне, где стояла кровать сына хозяев, который работал в геологоразведке и отсутствовал.

Геннадий, разумеется, не спал, ждал Тоню. Когда все утихло, она юркнула к нему под одеяло. Обняла и стала жарко целовать.

– Как отнесется Тамара к твоему визиту? – спросил он.

– Нормально, – ответила Тоня. – У нее тоже есть парень, работает в геологоразведке. Хотя он деревенский, но довольно интересный, начитанный. Мы хотели познакомить тебя с ним, но накануне его положили в больницу с аппендицитом…

На рассвете Тоня ушла в свою комнату. А утром Кузьмич отвез Геннадия в Салтыковку.

Жаль было расставаться с возлюбленной, но и оставаться у нее не имелось оснований: он еще не муж, финансов – кот наплакал, а Тониной учительской получки едва хватает самой на питание. Да и по родным он соскучился – два года не виделись… То, что после окончания училища он женится на Тоне, считал делом решенным.

Три дня отдыхали летчики, если это можно назвать отдыхом: не ездили на аэродром, не готовились к разбору полетов, не составляли плановую таблицу предстоящих полетов. Просто приходили на службу, завтракали в летной столовой, обедали, просматривали свои летные книжки, дописывали недописанное в командировке, вели беседы со своими приятелями на далекие от служебных темы. В конце рабочего дня расходились по домам, частным квартирам, снятым у местных жителей.

Третий день прошел так же, как и прежние, хотя летчиков уже начал волновать вопрос о дальнейшей судьбе эскадрильи. Командир и его заместители только пожимали плечами: ждем, пока тихо.

И вот, когда личный состав эскадрильи настроился уже на покидание «военной коробочки», дежурный вдруг объявил: «Всем собраться в клубе!»

Широкоскулое, с бледноватыми веснушками на щеках, лицо командира эскадрильи было напряженно и озабоченно. Когда все расселись в зале на скамейках, Синицын вышел на сцену и, прочистив горло громким кашлем, заговорил глухо и надрывно:

– Итак, дорогие товарищи, мы еще до возвращения на свой аэродром знали, что скоро придется распрощаться со своими боевыми машинами. Да, они устарели и утратили те боевые качества, которые требуются в современном бою. Но они верно нам послужили, и, как бы там ни было, жаль с ними расставаться. А надо. Не буду томить вас загадками; сообщаю, что пришел приказ подготовить наши «ласточки» к перегону на завод, где их создавали и где будут реставрировать. Задача: с завтрашнего утра приступить к подготовке наших «сушек» к дальнему перелету.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – вздохнул сидевший рядом с Геннадием старший лейтенант Соболев.