Удивлялся: — Ты смотри! Дали премию. Не много ль? Ибо, что ни говори, Из него не выйдет Коган… Что я мог ему сказать? Впрочем, суть совсем не в этом. Мне пером не описать, Что случилось прошлым летом, Нету слов, что бы могли Рассказать про путь суровый Человека от земли. К ней вернувшегося снова! Было так… В один из дней На одной из тихих улиц Шел со скрипкою своей Человек, слегка сутулясь. И за ним шагали вслед Три пижона тротуаром. Пьяно тренькала гитара, Фонари цедили свет. День московский затихал, Сон его лица коснулся. Вдруг Василий услыхал Женский крик И обернулся. В тусклом свете фонарей Увидал он, пораженный, Как девчурку, озверев, Били пьяные пижоны. Что он мог? Свернуть с пути И идти своей дорогой. Но от совести уйти Люди совести не могут! Так и было. Не свернул. Не в характере Костровых!.. Вдруг бандитский нож блеснул И по сердцу полоснул. И — ни слова… Тех отправили в тюрьму. По заслугам сроки дали. Жив Василий, Но ему Руки — Крылья поломали. И хранят они тоску, С песней солнечной в разлуке, Непослушные смычку, Покалеченные руки. Вот и все, Прости-прощай, Свет искусство! До свиданья, Вспоминать не обещай, Мало проку в обещаньях… По весне Коростели Из Египта — к нам в Россию. Вместе с ними и Василий Вновь пришел к теплу земли. — Полно плакать! Проживу, Я ведь многое умею. А обиды на Москву Я ни капли не имею. Много добрых, светлых дней В ней я прожил не напрасно. Не по тем судить о ней, А по звездам, что не гаснут. К людям добрую любовь Ты мне, мама, прививала. Повторись такое — Вновь Повторю я все сначала… Не стирая слез с лица, Безутешно Дарья плачет, Повторяя: — Не иначе,
