— Потому что города такие шумные, и, когда мне давалось ненадолго покинуть Санделл-Холл, мне больше хотелось бродить по местным лесам и полям, чем уезжать в город. Мне так нравились те места, которые любил мой отец. Там много птиц, а на вересковых пустошах иногда останавливался цыганский табор.

— Вам они нравились?

— Да, у них такая пестрая одежда, но мой отец служил лесничим, так что…

Дон Хуан разразился смехом. Впервые Ивейн слышала, как он смеется, и в глазах у нее мелькнуло изумление.

— Да, — сказал он наконец, — у цыган есть эта неисправимая черта, и фазанов они любят не меньше богатеев.

Вошел Луис с кофейным подносом, и маркиз велел ему поставить его на столик возле Ивейн. Она почувствовала на себе беглый взгляд слуги и догадалась, о чем тот подумал. Золотая комната не место для маленькой горничной, да еще с подносом, поставленным рядом с ней, чтобы она могла сама налить кофе маркизу!

Она прекрасно знала, как на кухне сплетничают про господ. Она почувствовала неловкость при мысли, что слуги в замке могут дурно истолковать интерес маркиза к ней.

Дверь за Луисом закрылась.

— Прошу — разливайте. — Дон Хуан сел и вытянул больную ногу. На фоне темно-красного, шитого золотом шелка кресла он выглядел особенно смуглым, и Ивейн изо всех сил старалась не пролить кофе, разливая его из серебряного кофейника по тонким чашкам. Невольно ей вспомнилось, сколько раз Ида Санделл выполняла эти обязанности в отношении мужчин — гостей ее дома. Рука девушки слегка дрожала, когда она протягивала дону Хуану чашку кофе, в который по его просьбе она не добавила ни сахару, ни сливок.

— Вы нервничаете из-за меня? — спросил он вдруг.

— Что же тут удивительного, сеньор? — Ивейн сосредоточенно насыпала сахар в свой кофе. — Я ведь не привыкла… к такому.

— Думаю, постоянная практика сделает вас прекрасной хозяйкой.

Она быстро подняла на него глаза. Ей показалось, что она коснулась голой проволоки, словно электрический ток пронзил ее от этих слов.

Он заломил черную бровь и отпил глоток.

— Будут и другие случаи, сеньорита Пилгрим, когда мы сможем побыть с вами наедине, и надеюсь, что придет время — и вы перестанете смотреть на меня как на людоеда, живущего в огромном замке.

— Это не так!

— Ну конечно, так. — Его усмешка была сама язвительность. — У вас очень большие глаза, сеньорита, а в глаза можно заглядывать так же, как вы заглядываете в окна дома, который для вас заперт. Это вторжение извне, взгляд тайком в душу другого человека.

Их взгляды встретились, и Ивейн вдруг действительно почувствовала, что она словно раскрыла ему какую-то часть своего потайного «я». «Bruno maga», — подумала она. Черный маг.

— Пейте кофе, пока не остыл. — Дон Хуан поднялся, опираясь на свою эбонитовую трость, и подошел к хрустальным графинчикам, стоявшим на серебряном подносе в форме лежащего льва. — Это старый, выдержанный коньяк, — сказал он, наливая бокалы. — Мы с вами выпьем за ваше спасение и за ваше прибытие на остров Леон.

Тонкие пальцы протянули ей кубок, Ивейн взяла его и почувствовала, что он почти невесом — застывшая в воздухе радуга с золотистой жидкостью внутри.

— Мир так мал. — В его изящной руке бокал казался магическим скипетром, используемым в каком- то языческом обряде. — Не больше шали, un panuelo, в руках случая. За случай, сеньорита Пилгрим, который правит нами.

Уже через несколько мгновений Ивейн почувствовала, как успокаивающе действует коньяк на ее взвинченные нервы. Комната плыла в сияющем тумане, и она сразу представила Розалиту за роялем, с темно-красной розой в иссиня-черных волосах.

Она заметила, что дон Хуан, задумавшись, смотрит на портрет, и могла свободно рассмотреть его в профиль: в его чертах явственно читались сила и страсть, так же явственно, как седина серебрилась в его темных волосах. Страдания залегли складками возле губ, и Ивейн скорее интуитивно почувствовала, чем увидела глазами, что он был намного моложе, чем казался.

— Вы когда-нибудь видели, как танцуют фламенко?

— Нет, сеньор. Но слышала, что это потрясающе, да?

— Фламенко — это дуэль между мужчиной и женщиной. — Он резко отвел взгляд от картины и посмотрел Ивейн прямо в глаза. — Я могу устроить, чтобы вы увидели это. Испанские родители считают этот танец очень поучительным для своих дочерей, и я думаю, вы тоже могли бы многому научиться.

— Но мне девятнадцать лет, сеньор!

— Как раз возраст открытий. Переход от подросткового возраста к молодости, когда кипят эмоции, а человек еще не в состоянии их контролировать. — Поднося сигару к губам, он не спускал с нее магнетизирующего взгляда. Черные жемчужные запонки блеснули в манжетах, как его глаза. — Вы считаете меня arrogante да? Этаким зазнайкой?

— Мне кажется, что вы относитесь к людям как к шахматным фигурам, которыми можно манипулировать, — возразила Ивейн, осмелев от коньяка.

— А вы, сеньорита, какая шахматная фигура?

— Наверное… королевская пешка, — пробормотала она.

— И какой же ход, по-вашему, я намерен вами сделать?

— Представления не имею.

— А мне показалось, что у вас живое воображение. — Его взгляд скользил по темно-рыжим волосам, оттенявшим коричневое золото ее глаз, потом по платью, которое не шло ей ни размером, ни цветом. Наверное, сейчас улыбнется, подумала Ивейн, но дон Хуан сохранил всю свою невозмутимую надменность, скрытую под маской учтивой, дьявольской красоты.

Слово потрясло ее, пронзив мозг. Так не говорят об обычных людях… так можно сказать о Данте… о Байроне… о мученике Себастьяне. Он был сродни им всем, смуглый, опасный лорд острова, этот высокий, хромающий Люцифер!

— И как раз сейчас воображение у вас разыгралось. — Он читал по ее глазам, а свои прятал за густым облаком сигарного дыма. — Степень освоения жизни бывает глубокой или мелкой, и наши мучения соответственны ей. Не думаю, чтобы вы были мелкой, сеньорита Пилгрим, а не то я повелел бы Эмерито отвезти вас на материк.

— Да… я и сама предпочла бы поехать на материк. — Ивейн почувствовала, как забилось у нее сердце. — Я же не могу оставаться у вас неопределенно долгое время. Мне нужно искать работу… У меня совсем нет денег.

— Зато у меня их предостаточно, — протянул он. — За ужином я заметил, что вы едите не больше птички, и, позволю себе заметить, жизнь приучила вас довольствоваться меньшим, чем вы в тайне желаете. Так каковы же ваши тайные желания, сеньорита? Возможно, я окажусь в состоянии дать вам то, чего вы жаждете.

— Мне нужна работа, — волнуясь, сказала она.

Он немедленно улыбнулся, загадочно скривив губы.

— Ах, как вы нетребовательны! И какая же работа? Снова — прислугой-за-всех у какой-нибудь бессердечной особы?

— Да, это все, что я умею делать, сеньор. Вы не знаете кого-нибудь?..

— О да, я знаю многих богатых бездельниц, которые согласились бы взять вас, чтобы посылать по разным мелким поручениям, и…

Он замолчал. Ивейн, замерев, ждала.

— …я не стану вас рекомендовать ни одной из них.

— О!..

— Только, пожалуйста, без слез!