никогда не бойся, не пресмыкайся ни перед «черными», ни перед «шакалами». И один в поле воин… Как я хочу на волю, в тайгу! Охотничал я немного с отцом… Ладно, пошли, поздно уже.

Я проводил его до камеры и закрыл дверь. Спустя несколько месяцев его осудили — год дисциплинарного батальона.

Старенький пазик увозил Андрея в Советскую Гавань, там находился дисбат. Увидя меня, он высунулся в окно и крикнул: «И один в поле воин!» Он что-то еще кричал, но ветер относил его слова. Офицер и прапорщик пытались оттащить его от окна. Автобус скрылся за поворотом, оставив после себя огромное облако пыли. Больше Андрея Твердова я не видел.

После расследования причин гибели летчика возобновились полеты. Наверстывая упущенное, днём и ночью ревели авиационные моторы. Советский Союз не жалел средств для поддержания боеготовности своей армии: в избытке был керосин, которым заправляли самолеты, на складах хранилось огромное количество бомб и снарядов. Некоторые используемые нами бомбы были изготовлены еще в 40-х годах.

В марте американцы затеяли очередные военные маневры в Японии (там находятся американские базы). Играли своими «мышцами» у наших границ. К нам на аэродром прилетели два истребителя- перехватчика МиГ-25 для наблюдения за их учениями. Огромные, скоростные, взлетая, они сотрясали пространство. Обслуживая один из самолетов, я слышал, как один из летчиков, приземлившись, рассказывал, что он оторвался от преследовавших его двух американских истребителей F-16 где-то у берегов Японии. Выполнив задание, МиГи через неделю возвратились на свою базу.

У нас тем временем практически ежедневно проходили полеты. Если их не было, то трудились на авиационных стоянках, выполняя профилактические работы.

В июне месяце я чуть было не погиб. Проходили очередные ночные полеты. Было тепло, на черном небе блестели мириады звезд. Я один шел пешком на авиационную стоянку, так как вся наша группа вооружения уже уехала, оставив меня для завершения работ у КП.

Уже стемнело. Стихал рев моторов, полеты заканчивались. Я бодро шагал по бетонке. Не знаю, почему, я вдруг обернулся, как будто кто-то заставил сделать это. Позади меня тихо, на медленной скорости, без света ехал военный тягач, буксировавший штурмовик Су-25. Я резко присел, и через мгновение над моей головой прошло крыло самолета. Автомобиль, не останавливаясь, поехал дальше. Почему водитель не посигналил мне? Почему не было света? Я стоял ошарашенный. Может быть, не заметил или уснул? Но, не обернись я тогда, удар крыла с навешенными блоками мог бы меня серьезно покалечить или даже убить. Наверняка опять пояс мой помог.

Нагрузка на нашу группу по авиационному вооружению постоянно возрастала. Бомбы, ракеты, снаряды, и опять — бомбы, ракеты, снаряды… Всё это часто поднималось руками, после чего многие надорвались из-за поднятия тяжестей.

Во время короткого отдыха, когда самолеты были в небе, я часто залезал в кабину к знакомым из автомобильной роты, разговаривая с ними о жизни. У нас в семье никогда не было машины, и я очень хотел научиться водить автомобиль. Даже пару раз прокатился на грузовике по бетонке, но времени и возможности учиться не было. После демобилизации, решил я, обязательно научусь ездить на автомобиле, и у меня будет своя машина!

В нашей солдатской среде слово «тормоз» означало человека медлительного, туго соображающего, не понимающего, чтo и как нужно делать.

Так вот, одним из «тормозов» в нашей роте был Роман Ефимович из города Ульяновска. Учился он в местном педагогическом институте на филологическом факультете. Был отчислен за неуспеваемость и вскоре попал к нам в часть.

Рома был тихий увалень. По социальному положению попал к чморям, выполнял самую грязную работу, терпеливо снося побои и оскорбления.

Его круглое, постоянно сонное лицо, вечно полуоткрытый рот отражали страх, смертельную усталость и отрешенность одновременно. Казалось, он вот-вот заснёт на ходу. Ефимович как будто находился в другом месте, думал совершенно о чём-то своём.

Особенно доставалось ему от «корейцев». Лютовал «смотрящий за чморями» Паша Кунцев. Бедолагу часто «прессовали» и «разводили» на деньги и еду.

Ежемесячно, получив денежные переводы и посылки из дома, он почти всё относил в каптёрку, где тусовались «соратники» Кима.

— Фуцин, ты чё, нас кинуть хочешь?! — кричал ему в ухо Ким. — Я тебе сказал, пятьдесят рублей чтобы принес! Где филки? Пиши родакам, чтобы тебя еще подогрели филарями!

— Саша, я не могу, у меня одна мать, ей и так тяжело, — шептал он, бледный от страха.

Тут же на него набросились Залетаев, Кунцев и Павлов. Тело Ефимовича было опрокинуто на пол и слегка помято. Послышались гулкие удары ногами по телу и жалкое всхлипывание. Но пыл «бойцов» быстро остудил Ким:

— Пацаны, оставьте его. Не сейчас. Он за базар ответит. Сотку принесет. Ты понял? Сто рублей, через три дня. Иначе станешь опущенным.

У Ефимовича от страха перекосило рот.

— Я всё понял, ребята. Я всё сделаю!

Вечером Ефимович в казарме подошел ко мне, просил поговорить. Я уже готовился к отправке домой. Только об этом и думал. Начали уезжать дембеля.

— Женя, займи мне пятьдесят рублей, а то мне будет капец. Я срочно напишу домой, тебе отправят денежный перевод. Не волнуйся, всё отдам. Выручи меня! — говорил он, чуть не плача, медленно растягивая слова.

— Зачем тебе деньги?

— Я Саше Киму должен, я у него занимал.

— Ты у него занимал деньги?! — удивился я.

— Ну… я… это… Ну пожалуйста, помоги! Умоляю!

Мне вдруг стало жаль его, я отдал полтинник. Деньги он мне так и не вернул.

Залетаев, увидя, что Ефимович разговаривал со мной, подойдя ко мне, процедил:

— Ты чё, с лохами стал водиться? Гнобить их надо. Это же твари продажные. Можешь на бабло его развести, тебе как раз на дембель подогрев реальный будет.

И вот наступил долгожданный момент. Демобилизация!!! ДМБ 1987–1989 (осень). Всё было как во сне. Вечером объявили, что завтра домой. Ночью плохо спал, всё представлял, как поеду домой.

Утром пришел ротный, отдал все документы. Мой взводный так и не появился — не хотел, видать, попрощаться со мной.

Я сбросил полевую форму, оставив ее в тумбочке. Переоделся в парадку, в руках дипломат — необходимый элемент каждого дембеля. Всё. Неужели моя служба закончилась?

Меня провожали друзья, кто-то нес мой чемодан, всю дорогу о чем-то говорили. Так незаметно дошли до станции Мучная. Сюда я прибыл в июне 1988 года. Обнялся со своими товарищами. Вскоре прибыл поезд «Владивосток — Хабаровск», и я вскочил в свой вагон. На перроне стояли солдаты, что-то крича мне и махая руками. Прибыв домой, я еще долго вспоминал свою службу, вспоминал их, этот момент.

Больше я их не увижу, наверное. Ну, всех вместе это точно. Как сложится их судьба? Ведь мы тогда не могли и представить, что через несколько лет развалится Советский Союз и начнутся роковые девяностые годы — годы беспредела. Интересно было бы вновь встретиться.

Наш общий вагон был полон дембелей. Небольшие группки гражданских просто растворились среди нас. В атмосфере чувствовался какой-то праздник, кругом царило приподнятое настроение. Наш призыв возвращался домой спустя долгих два года. Сколько событий и всего за это время произошло!

В вагоне, как на ёлке, были развешены кители дембелей с различными украшениями и наградами. Здесь присутствовали все рода войск Советской Армии: черные погоны танкистов и связистов, голубые — летчиков и десантников, зеленые — пограничников, бордовые — внутренних войск, красные — мотострелков и т. д. Особо выделялась красивая морская форма.