Сансиро опять посмотрел в подзорную трубу и на этот раз увидел тускло-белый фон и на нём чёрные деления, как на линейке. Потом появилась цифра 2.

— Ну, что? — спросил Нономия.

— Вижу цифру два, — ответил Сансиро.

— Сейчас начнёт двигаться, — сказал Нономия, повернулся спиной к Сансиро и стал что-то делать.

Вскоре шкала действительно стала двигаться. Двойка исчезла, появилась тройка, затем четвёрка, пятёрка и, наконец, десятка. После этого шкала стала двигаться в обратном направлении: десять, девять, восемь, и так до единицы. Потом остановилась. «Ну, что?» — спросил Нономия. Сансиро, удивлённый, оторвал глаз от подзорной трубы, но спросить о назначении шкалы не решился.

Вежливо поблагодарив, Сансиро вышел из подвала и поднялся наверх, туда, где были люди. Жара ещё не спала, но Сансиро вздохнул с облегчением. Солнце, всё ещё ярко светившее, клонилось к западу, бросая косые лучи на широкий склон, по обеим сторонам которого стояли здания технологического факультета, и окна их пылали огнём. Глубокое чистое небо с западного края алело пламенем, и даже голова Сансиро, казалось, была окружена ореолом. По левую сторону от зданий факультета была рощица, пронизанная сейчас лучами вечернего солнца, окрасившего багрянцем просветы между тёмной листвой. На толстых вязах трещали цикады. Сансиро подошёл к пруду и опустился на корточки.

Сюда не доносился шум трамваев, и было очень тихо. Университетское начальство заявило протест, когда хотели пустить трамвай мимо главного входа в университет, и теперь трамвай ходил по Коисикава. Об этом Сансиро как-то прочёл в газете, ещё когда жил дома, и сейчас это вдруг пришло ему на память вместе с другой мыслью: университет далёк от жизни общества, там боятся даже трамвайного шума.

В университете можно встретить такого человека, как Нономия-кун[11] , который чуть ли не весь год сидит в подвале и проводит научные опыты. Одет он так скромно, что его можно принять за рабочего электрокомпании. Тем большего он заслуживает уважения за то, что в холодном подвале с радостью отдаётся своей работе. Однако движение шкалы в подзорной трубе не имеет ни малейшего отношения к реальной жизни. Но, может быть, эта реальная жизнь нисколько не интересует Нономию-кун и этому способствует спокойный воздух, которым он дышит? А что, если и он, Сансиро, попробует вести жизнь затворника-учёного?

Сансиро задумчиво глядел на гладкую поверхность пруда, в котором отражались деревья и голубое небо. На какой-то миг Сансиро забыл обо всём: о трамваях, о Токио, о Японии. Но вскоре его радужное настроение заволокло облачко грусти. Он почувствовал себя одиноким, как если бы его одного оставили в подвале Нономии. Ещё учась в колледже в Кумамото, он не раз поднимался на Тацутаяму, где было ещё тише, чем здесь, лежал на спортплощадке, сплошь поросшей жёлтой примулой, и тоже забывал обо всём на свете, но такое одиночество ощутил впервые.

Быть может, на него подействовала кипучая жизнь Токио? Или же… Сансиро покраснел. Вспомнилась женщина, ехавшая с ним в поезде. Оказывается, реальный мир ему очень и очень нужен. Только он кажется опасным и неприступным. Тут Сансиро заторопился домой, писать матери письмо.

Вдруг он заметил на противоположном берегу двух девушек, стоявших на краю обрыва, поросшего деревьями. За деревьями, озарённый последними лучами солнца, виднелся красный кирпичный дом в готическом стиле. Сансиро сидел в тени, и потому и девушки и холм казались ему ярко освещёнными. Одна из девушек заслонилась веером, и Сансиро не видел её лица, зато отчётливо разглядел цвет кимоно и оби. Что поразило его, так это белизна её таби. Он заметил также, что обута девушка в дзори[12], не рассмотрел только, какого цвета на них ремешки. Вторая девушка была вся в белом, без веера. Щурясь от солнца, она смотрела на многолетние деревья, раскинувшие свои ветви над прудом. Девушка с веером стояла впереди, чуть-чуть загораживая девушку в белом.

Всю эту картину Сансиро воспринял лишь как удивительно красивое сочетание красок. Однако, выросший в провинции, он не смог бы выразить словами её очарование. Он решил только, что девушка в белом — сестра милосердия.

Сансиро не сводил с девушек восхищённого взгляда. Вот девушка в белом медленно, легко пошла вперёд. За ней последовала девушка с веером. Вместе они стали неторопливо спускаться вниз по склону.

У самого склона был мостик. Он вёл прямо к зданию естественного факультета. Девушки перешли его неподалёку от того места, где сидел Сансиро.

Девушка с веером нюхала маленький белый цветок, который держала в левой руке, и то и дело внимательно его разглядывала. Метрах в трёх от Сансиро она вдруг остановилась.

— Что это за дерево? — спросила девушка, глядя вверх. Она стояла под огромным тенистым буком, его ветви почти касались воды.

— Это бук, — наставительно, как ребёнку, ответила девушка в белом.

— В самом деле? А орехов ещё нет? — Девушка оторвала глаза от бука и тут заметила Сансиро. Сансиро буквально физически ощутил на себе взгляд её чёрных глаз. В этот миг поблёкли удивительные краски кимоно. Сансиро не смог бы выразить охватившее его чувство. Оно было сродни тому, что он испытал тогда, на станции, когда услышал: «А вы робкий!» Это привело Сансиро в смятение.

Когда девушки проходили мимо Сансиро, та, что держала веер, уронила на землю, прямо к ногам Сансиро, маленький белый цветок. Она казалась моложе девушки в белом. Сансиро смотрел им вслед. Девушка с веером шла позади, и Сансиро видел её оби с вытканным на ярком фоне камышом. Причёску её украшала белоснежная роза. Она сверкала в чёрных волосах девушки.

Сансиро в полной растерянности едва слышно пробормотал: «Всё в мире противоречиво!» Что он имел в виду? Атмосферу университета, так не вязавшуюся с обликом этих девушек? Удивительную гармонию красок и взгляд чёрных глаз? Девушку с веером и почему-то вспомнившуюся ему женщину из поезда? Его планы на будущее или наконец собственный страх перед тем, что приносит огромную радость? Этот юноша, выросший в провинции, не смог бы ответить на такие вопросы. Просто всем существом своим он ощущал, что всё в мире противоречиво.

Сансиро поднял цветок, обронённый девушкой. Поднёс к лицу, но аромата не почувствовал. Он бросил цветок в пруд, и цветок поплыл. Вдруг кто-то окликнул Сансиро.

Он оторвал взгляд от цветка. На противоположной стороне каменного мостика стоял Нономия.

— Вы ещё здесь? — спросил он. Сансиро ничего не ответил, встал и, с трудом передвигая ноги, побрёл к своему новому знакомому. Лишь поднявшись на мостик, он крикнул:

— Да.

Вёл он себя несколько странно. Однако Нономия оставался невозмутимым.

— Вроде бы прохладно?

— Да, — ответил Сансиро.

Нономия с минуту созерцал пруд, потом стал шарить в кармане. Из кармана торчал конверт с надписью, сделанной женским почерком. Так, видимо, и не отыскав нужной ему вещи, Нономия сказал:

— Сегодня аппарат что-то капризничает, и вечером я, пожалуй, не буду работать. Сейчас хочу прогуляться по Хонго до дому. Не составите мне компанию?

Сансиро охотно согласился. Они поднялись на вершину холма. Нономия остановился там, где недавно стояли девушки, обвёл взглядом красный дом, видневшийся из-за рощи, пруд, казавшийся мелким для такого высокого обрывистого берега, и произнёс:

— А вид неплохой, верно? Слегка заметны очертания дома в просветах между деревьями. Красиво, не правда ли? Тот дом очень искусно построен. Технологический факультет тоже хорош, но это здание — просто чудо!

Сансиро удивился умению Нономии так тонко всё подмечать. Сам он ни за что не определил бы, которое из зданий лучше, и ему ничего не оставалось, как согласиться.

— Вы посмотрите, как великолепно сочетаются эти деревья с водой, в общем-то не бог весть что, но ведь это в самом центре Токио — а как тихо, правда? Только в таком месте и можно заниматься наукой. В последнее время Токио стал слишком шумным. А вот это дворец[13]. — Нономия показал на здание слева. — Здесь проходят заседания факультетского совета. Нет, мне там делать нечего. Я вполне доволен жизнью в подвале. Наука сейчас развивается так бурно, что стоит лишь