река, вступая в воды которой нельзя не рисковать. Можешь сгореть, а можешь выжить... Интересно, где Тиермес?
– Не знаю...
Император хотел было еще поговорить со своим старым другом, но дворец наполнился гомоном и приветственными криками.
– Сдается мне, что приехали наши друзья, – тихо сказал Агатияр. – Пошли встречать.
Император двинулся к дверям. В его глазах застыла обреченность.
Они стояли позади возницы на огромной белой колеснице, украшенной золотом. Колесница сверкала и искрилась в солнечных лучах, и люди, столпившиеся у дворца, видели в том добрый знак. Возвращение жрецов было для них своего рода символом, залогом светлого грядущего, в которое они понемногу переставали верить. Старые жрецы, известные своей мудростью и добротой, кротко улыбались и махали руками, приветствуя огромную толпу встречающих. Колесница остановилась у самых ступенек террасы, поднимающейся ко дворцу, и на жрецов посыпались цветы. Женщины и дети плакали и кричали, ломая руки, пытаясь прорваться через ряды тхаухудов, которые оцепили дворцовую площадь.
– Тебе не кажется, что наш добрый народ ведет себя несколько странно? – поинтересовался у Агатияра хмурый и настороженный император.
Верные телохранители, окружив его со всех сторон, пристально разглядывали своего повелителя, с трудом понимая, что происходит с ним. Почему он не радуется возвращению своих верных, добрых жрецов, которые рисковали ради него своей жизнью в пустыне Урукура? Самых придирчивых, правда, смущал тот факт, что посланные на поиски жрецов саракои так и пропали без вести. Но большинство молча осуждало императора за его неприветливость и явную холодность.
Оба старика тяжело слезли с колесницы и встали у нижней ступеньки террасы, наступая ногами на свежие, благоухающие цветы.
– Подойди к нам, великий аита, – сказал один из них неожиданно зычным голосом, совсем незнакомым и чужим. – Мы привезли тебе благословение вайделотов и прощение Джоу Лахатала.
Толпа взорвалась приветственными и радостными криками.
– Не ходи, сынок, – сказал Агатияр.
Зу-Л-Карнайн ошалело посмотрел на своего визиря. Тот всегда тепло относился к своему повелителю, но так, как сейчас, он к нему еще не обращался.
– Что они мне могут сделать? – спросил император, выразительно кладя ладонь на рукоять своего меча.
– Могут. Они мне очень не нравятся, Зу. Сделай милость старику, не ходи.
Пока они обменивались репликами, стоя у самого парадного входа, впереди всех вельмож и воинов, люди на площади начали заметно волноваться. Будто кто-то невидимый дирижировал этим странным оркестром.
– Император хочет отказаться от благословения вайделотов! – заорал кто-то.
– Он хочет рассориться со Змеебогом!!! – крикнули с противоположной стороны.
– Прими благословение, аита! – истошно закричала какая-то женщина, простирая к императору руки.
Толпу охватывало исступление.
– Император принесет нам горе и смерть!!! Сойди к жрецам!
Зу-Л-Карнайн нахмурился. Самым верным было бы отдать тхаухудам приказ очистить площадь и схватить лжежрецов, но, во-первых, он не мог воевать с собственными подданными, а во-вторых, он засомневался, что бесконечно преданные ему воины сейчас станут повиноваться. Тихий внутренний голос упрямо твердил, что не все сейчас происходит как обычно, что люди одурманены чем-то и его солдаты не составляют исключения.
Смертельно побледнел Агатияр. Сжал крепче свой меч император и решительно шагнул вперед, спускаясь по лестнице к застывшим в ожидании жрецам. Все внутри Зу-Л-Карнайна сопротивлялось этому поступку, он был уверен, что перед ним стоят чужаки, оборотни. Даже если бы письмо Каэтаны не подоспело ко времени, то и тогда он бы заметил разницу между теми, кто приехал на белой колеснице ко дворцу, выдавая себя за его жрецов, и теми, кто уходил в пустыню в поисках правды, – скромными, добрыми и вовсе не такими надменными и жестокими.
Люди бесновались, кричали все громче, и император начал медленно приближаться к неизвестной опасности, грозившей ему смертью или чем-то еще более страшным.
И тут двое увальней выскочили из толпы, оттолкнув тхаухудов, тщетно пытавшихся преградить им дорогу. Это были румяные деревенские крепыши, улыбчивые, наивные, чуждые интриг и подлости. Они с детским доверчивым любопытством уставились на статных стариков в белых ниспадающих одеяниях, после чего один из них обратился к другому:
– Слышь-ка, а енто вовсе как и не нашенские будут, потому как у нашенских зрачки людские, а у ентих кошачьи, как у братцев Лахаталовых, но только еще противней.
Люди взвились было, услышав последнюю фразу, но увальни не унимались, и – странное дело – никто их не трогал. Оторопело глядели на молодых нахалов воины охраны, затихла толпа, и только легкий ропот пролетал из конца в конец.
– Вы че, себя в зеркале не разглядели, как из дому выходили? – спросил второй парень.
А потом случилось дивное: неизвестно откуда он извлек ловким движением огромное зеркало в бронзовой раме в виде извивающихся змей и поставил его на мраморные плиты дворцовой площади, прямо перед жрецами. Это зеркало и четверо дюжих мужчин не смогли бы поднять, а достать его из-за пазухи было и вовсе немыслимо.
Если бы здесь была Каэтана, она бы молвила пару ласковых слов тому нахалу, который утащил из ее комнаты бесценный подарок одного из правителей Сонандана, – ведь ему было около полутора тысяч лет.
Но главное свершилось: зеркало Истины показало настоящее лицо того, кто отразился в нем – пусть и против своей воли.
Лжежрецы не успели ничего предпринять, только беспомощно замахали руками, пытаясь отогнать увальней с их зеркалом. А люди в толпе глупо захихикали. Они еще не видели того, что успел заметить император. Увидев себя в зеркале, двое стариков странно изменились в лице: жесткие, сухие черты вдруг смягчились, а затем как бы поплыли, потекли, словно растаявший воск, обнажая настоящие лица, скрытые под масками, вылепленными (чего греха таить?) с удивительным сходством.
Кожа на лицах «жрецов» внезапно приобрела жутковатый коричневый цвет, словно вмиг стала грязной и скукожившейся. Кроме того, она вся была в отвратительных бородавках, пузырях и жутких наростах... Острые уши и плоские носы с огромными провалами ноздрей не украшали эти физиономии, равно как и крохотные алые глазки под выступающими надбровными дугами, и рты, похожие на язвы.
А толпа будто вмиг протрезвела, пробудилась ото сна, очнулась от дурмана. И ужаснулась увиденному. Кто-то со всех ног ринулся прочь, кто-то так и застыл на месте, хватая открытым ртом теплый воздух, как рыба, выброшенная на берег. Тхаухуды, призванные охранять порядок и покой, выставили вперед обнаженные мечи и решительно двинулись на монстров, готовые истребить их по первому слову повелителя.
Облегченно вздохнул Агатияр. Сомкнулись тесным кольцом вокруг своего аиты преданные телохранители. И император просиял радостной улыбкой, потому что мир вдруг стал прежним, а внутренний голос скромно замолчал.
– Кто это был? – спросил Зу-Л-Карнайн у одного из деревенских увальней, учудивших шутку с зеркалом.
– Онгоны, великий император. Самые настоящие онгоны, а это печально, потому что сии твари живучи и злобны. Они жестоко мстят тем, кто сражается с ними. Они в любой момент могут связаться с тем, кто породил их. А повелителем онгонов является Мелькарт. Это его любимые создания – умные, хитрые, расчетливые.
– А мне показалось, вы так легко их убили.
– Они были очень слабы после того, как обнаружилась их сущность. Ведь это не шутка – посмотреть в