родичам. Правда, он весьма смутно представлял себе, в какой степени родства он состоит с этими вельможными красавцами.
– Я вижу перед собой Рогмо сына Аэдоны, наследника Энгурры и потомка Гаронманов? – обратился к нему самый молодой эльф с прозрачными, холодными, как море, бирюзовыми глазами и белыми до голубизны волосами. Он выглядел как ровесник Рогмо, а значит, был старше последнего на какие-нибудь пятьсот-шестьсот лет. Кто их, эльфов, разберет?
– Да, я Рогмо сын Аэдоны, князь Энгурры, – сделал тот ударение на окончании фразы.
– Верно ли я понял тебя, сын Аэдоны? – внезапно вмешался в их разговор ослепительный эльф на белом как снег коне. Его сиреневый костюм с зеленой вышивкой являл собой чудо портновского или уже не портновского, а колдовского искусства. Впрочем, когда речь шла об эльфийских мастерицах, ошибиться было совсем нетрудно.
– Прежде чем отвечать на вопросы, я был бы рад узнать, кто почтил меня своим прибытием, – слегка поклонился князь.
– Я Мердок-ап-Фейдли, глава рода Морских эльфов и потомок Гаронманов, это мои сыновья – Браннар- ап-Даррах, Векдор-ду-Фаззах и Корран-ит-Натар, а также члены нашего рода.
Полуэльф отметил про себя, что, кроме сыновей, остальных своих спутников князь ап-Фейдли не счел нужным представлять.
– Я счастлив приветствовать тебя, славный Мердок ап-Фейдли, о котором так много хорошего рассказывал мой отец. И мне горько, что именно я принес тебе горестную весть – Аэдона мертв, и отныне я князь Энгурры.
Прекрасное лицо Морского эльфа исказилось от боли и горя. Но уже через секунду его прозрачные глаза заполыхали гневом.
– Ответь мне, князь. И пусть мои вопросы не покажутся тебе несправедливыми и нетактичными. Я слишком стар и слишком много прожил на свете, надеюсь, что заслужил право спросить тебя кое о чем. Во- первых, мне сообщили, что ты странствуешь в свите принцессы Коттравей. Ответь, князь, с каких пор эльфийские государи поступают на службу к людям? Ведь ты уже не простой меченосец, и поверь, что я искренне скорблю о том, что вынужден напоминать тебе о твоих обязанностях правителя. Кто заботится сейчас о жителях Энгурры, кто правит в твоих землях?
Рогмо видел, что эльф хочет спросить еще и о том, отчего Аэдона сделал преемником именно его, сына человеческой женщины – зная, сколь непримиримо относилось к этому все его многочисленное семейство. Полуэльф кусал губы, кипя от негодования, что ему предъявили, хоть и не напрямую, обвинение в чем-то похуже преступления. Но он не считал себя вправе выдавать тайну своей госпожи. Была затронута его честь, и гордость требовала не пускать все на самотек; но честь и гордость приказывали также молчать, храня свои и чужие секреты.
Каэтана поняла, что происходит, и выехала вперед на своем красавце Вороне, который сразу же стал скалить зубы, пугая эльфийских коней. Они заплясали, порываясь отойти в сторону от нахала.
– Полагаю, князь, что это мне следует ответить на большинство твоих вопросов, – сказала она, обращаясь к остолбеневшему эльфу. И улыбка ее была какая-то особенная, загадочная и теплая.
Спутники Мердока ап-Фейдли с удивлением увидели, что он смотрит на принцессу Коттравей не так, как смотрят царственные эльфы на человеческих женщин. А еще на ее мечи, хотя, конечно, нечасто женщина человеческого рода носит их за спиной. Два меча... Что же они слышали о женщине с двумя мечами? И что это за воины, похожие скорее на полубогов из древних легенд? Похожие на жителей... Запретных Земель?!
И сыновья Морского эльфа, изумляясь тому, что одновременно пришло им в голову, воскликнули, обращаясь к отцу:
– Это она?
– Она, дети, – ответил Мердок ап-Фейдли и покраснел.
Она стояла перед ним на весенней, усыпанной цветами, изумрудно-зеленой поляне, посреди душистых трав и кустарников с россыпью первых ягод и... грызла яблоко. Яблоко было сочное, спелое и такое пахучее, что у него во рту возник ни с чем не сравнимый вкус плода. И эльф вышел из-под сени деревьев, чтобы поближе рассмотреть ту, кто не таясь посещает земли, которые люди обычно обходят за много-много верст.
Она была не одна. Двое воинов могучего телосложения, в старинных доспехах и шлемах нездешней работы, высились у нее за спиной, зорко оглядывая окрестности и охраняя покой своей госпожи. Видимо, эльф показался им не опасным, потому что они подпустили его на близкое расстояние.
А она улыбалась и улыбалась, и ослепительное солнце ласкало лучами ее хрупкое тело и перебирало темные волосы, словно восторженный любовник, что не в силах оторваться от своей возлюбленной. И она была вовсе не похожа на простую женщину, хотя совершенно точно не была ни эльфом, ни нимфой, ни дриадой, никаким другим существом Древней расы.
– Что ты здесь делаешь? – спросил эльф, стараясь выглядеть грозным. На всякий случай, чтобы потом можно было сменить гнев на милость. Но похоже, она его гнева не боялась, как и не нуждалась в его милости.
– Путешествую, любуюсь красотой, смотрю на мир, – ответила дружелюбно, но без всякого страха. Как равный равному.
Она была хороша собой. Но ведь не в том дело. Разве не хороши были эльфийские женщины и разве мало любви и ласки дарили они княжескому сыну? Но что-то такое таилось на дне ее светлых глаз, что эльф не выдержал: он был молод и потому сказал первое, что пришло ему в голову. Это позже он понял, что первые слова не всегда самые мудрые.
– Пойдем со мной, – сказал он нетерпеливо. – Я подарю тебе любовь эльфа и – кто знает? – может быть, и бессмертие.
– Бессмертие? – рассмеялась она. – Ты еще молод, раз предлагаешь это как награду. А что касается любви, запомни раз и навсегда: когда любовь истинная, то неважно, кто любит тебя – человек, эльф, гном или бог. Когда любви нет, то в пустоте, образованной ее отсутствием, поселяются ложь и ненависть. И ложь, и ненависть равно страшны, от кого бы ни исходили. И потому не предлагай мне любовь эльфа как нечто более прекрасное, чем любовь человека.
– Кто ты? – спросил он потерянно.
– Неважно, – рассмеялась она. – Та, что не ищет любви эльфа...
Она много смеялась в тот единственный день их встречи – встречи, которую он запомнил на всю свою длинную жизнь.
Эльфы Варда разделились на две группы: одна их часть осталась в самом сердце континента, вторая двинулась на юго-восток, к морю. В числе последних оказался и наш эльф. Он больше никогда не смог вернуться в тот лес, на ту поляну, да и зачем? Женщина давно уже умерла, но не хотели умирать вместе с ней упрямые воспоминания о том, чего не случилось, хотя могло бы стать прекрасным и неповторимым. Эльф повзрослел, а потом и постарел, хотя старость у Древней расы не так заметна. И все же она пришла по его душу – зимняя пора жизни, когда все мыслится немного иначе, чем в молодости, немного другим. Но все это случилось позже...
А тогда она повернулась и ушла, унося с собой терпкий и душистый запах, который он принял за аромат весны и оказавшийся запахом из какого-то другого, недоступного ему мира.
И двое воинов ушли вместе с ней, так и не сказав ему ни единого слова – ни при встрече, ни при прощании...
Морской эльф Мердок ап-Фейдли, никогда в жизни ни перед кем не склонивший своей гордой головы, смотрит на свою юношескую мечту, которая, в отличие от него, так и не изменилась. Она сидит на черном коне, а за ее спиной высятся все те же воины – могучие, молчаливые, в старинных доспехах, которые ковали не люди. Воины не говорят ни слова, а она улыбается, и вместе с ее улыбкой над каналом Шамаша, в далеком Хадрамауте, проносится ветер с той, давней поляны его молодости. Мердок ап-Фейдли подъезжает к ней поближе и говорит странным голосом:
– Я рассказывал о тебе сыновьям.
– Зачем? – интересуется она.
